— Кто?

— Песцы.

Ничего страшного или неприятного в памяти Вадима с этими зверьками не было связано, но он поежился. Катерина ткнула пальцем в кнопку датчика времени.

— Двадцать часов тридцать минут, — донеслось оттуда.

— Вот, — сказала, несомненно, счастливая подруга Любы, — всегда в одно время. Всегда!

Мгновенно перенесясь из Дудинки в Калинов, Вадим задумался на скамеечке в тени липы, благо никто не ломился в коммуникационную кабину, дабы куда-нибудь немедленно умчаться. Идя навстречу пожеланиям граждан, кабина была устроена бок к боку с кассами старинного автовокзала, что способствовало сохранению исторического облика центра города. Вадим вздохнул, подумав, что эта площадь занимает центральное место и в его собственной истории. Вон там стоял автобус, из которого вышла Люба, вон по той тротуарной дуге, вдоль заборчиков ускорял шаги он сам той ночью, чтобы нырнуть в узкий, даже на сегодняшний взгляд, криминальный по виду проем между зданиями. Вслед за исчезающей девушкой. Это песцовая принцесса права, было в Любе что-то вызывающе динамическое. За ней хотелось кинуться, даже вопреки каким-то здравым соображениям.

Слева показалась группка граждан. О, Господи, мысленно простонал Вадим, но сбежать было уже невозможно. Без того чтобы не озадачить старых знакомых. Алла Михайловна с парою все тех же братьев. Любимая учительница представляла собой крепкую сорокапятилетнюю свежую даму, с круглыми щеками и такими же круглыми икрами. В руке она несла, улыбаясь, большую сумку путешественницы. Братья смотрелись один хуже другого. Плелись вслед за нею двумя неопрятными тенями с нехорошим блеском в глазах. Давным-давно одним из них Алла Михайловна была убита в порыве ревности, причем в порыве ревности к другому брату. С этой историей Вадим был знаком так же приблизительно, как с историей родителей Валерика и Бажина. Говоря упрощенно, тут имел место страшный любовный треугольник, неразрешимый в дикие доплеромные времена, а теперь, кажется, нашедший свое решение. Жила эта троица в определенном мире и своеобразном согласии.

— А, Вадим, здравствуй, здравствуй. Откуда ты? А я вот снова в Прагу.

Алла Михайловна гордилась своей работой, она была активнейшим членом общества сохранения и изучения чехов и всего чешского. Были созданы подобные общества и по поводу румын, шведов, кечуа, белуджей, да почти всех народов; Алла Михайловна нашла себя в Пражском патронаже, что легко объяснимо. Братья, эти насильники и убийцы в прошлом, безропотно терпели ее частые и длительные отлучки, только при этом условии она соглашалась сохранять с ними отношения, напоминающие родственные. Эту семью частенько приводили как пример того, что цели, ставящиеся перед человечеством, по искоренению, «размагничиванию» старого зла во многих, даже очень сложных случаях, достижимы. Вадим хорошо помнил лекции в Лазарете.

Да, сказал себе он, не будем спешить отчаиваться. Достижимое достижимо. Таймырская королева, пожалуй, слишком мрачно изволит смотреть на вещи.

Когда Алла Михайловна ставила крепкую ногу внутрь кабины и помахивала свободной рукой братьям, на глазах у обеих старых развалин стояли слезы умиления.

Идти домой с грузом несделанного дела не хотелось. А, собственно, кто запрещает прямо сейчас продолжить поиски. Вадим открыл на коленях свой дипломат, нажатием кнопки на переносной панели выяснил, который теперь час. Половина четвертого, еще даже не вечер, вот и верь после этого своим ощущениям. Это по-научному называлось, кажется, «пространственным натяжением». Человек в течение часа замкнувший ломаную кривую Куала-Лумпур — Претория — Урумчи — Козловск, ни за что не сможет отделаться от ощущения, что провел в пути очень много времени. Вадим потер переносицу. Или это — «информационное тяготение»? То есть представление о размерах отрезка натурального времени очень зависит от количества сведений, осознанно или бессознательно потребленных конкретным сознанием за время этого отрезка. Нет-нет уж, не стоит забираться негодящей головенкой в эти области, подумал тоскливо Вадим, вспоминая трехкилограммовые фолианты, набранные на папиросной бумаге — «Измерения и наблюдения». Будем действовать просто.

— Эй, ты!

— Слушаю и повинуюсь, — ответил джинн.

— Дай-ка мне безногого.

— Сбежал.

— Как это?!

— Домашняя связь молчит. На рабочем месте его нет уже несколько часов. Никаких координат на случай экстренной связи он не оставил. Товарищи по работе говорят, что это для него нетипично. Отсюда вывод — бегство.

— Он же выражал готовность и… понимаю — для отвода… а я к этой ледовитой дуре мотался. Чая с голубикой захотелось!

Вадим отложил в сторону раскрытый дипломат и откинулся на спинку скамьи. Так, значит, безногий. Увез Любу на инвалидной коляске! То-то она сразу показалась такой подозрительной. И что теперь делать? Думай, Вадик, думай!

Над площадью вдруг нарисовалась шайка пацанвы на воздушных мотоциклах. Эти допотопные поделки шипели, как дурные гуси, выписывая рискованные виражи над липами и булыжной шкурой площади. Ценность этих устройств была как раз в их примитивности, никакого автопилотирования, даже страховочного. Кажется — дерзкое лихачество, а на самом деле — скромный риск и элементарный адреналин. Если даже сейчас кто-то из этой буровящей небо братвы хряснется башкой о камни — максимум триста часов беспамятства, со знакомым раздражением меж мыслей, думал Вадим. Что им, выросшим уже под Плеромой, живущим с незаслуженным ощущением, что все поправимо. А ты выйди на обычную драку штакетинами возле танцплощадки и получи гвоздем в ноздрю!

Но что, все-таки, делать?

— Знаешь что, дай мне Валерика!

Надо со стариком поговорить откровенно, вдруг что-нибудь подскажет.

Джинн деликатно покашлял.

— Что такое?

— Личную связь установить не удается. В Рос-Анджелесе со мной разговаривать отказались. В оскорбительной форме.

— А работа?

— На работе вообще говорят странные вещи.

— Какие это странные?

— Есть мнение, что Валерий Андреевич Тихоненко вообще-то мертв.

— И давно?

— Они там считают, что больше недели.

— Это получается, что ко мне в гости приезжал мертвец?

Джинн вздохнул.

— Получается, что так.

Вадим закрыл глаза, задержал дыхание, как будто боялся, что вдыхаемый, выдыхаемый воздух разгонял возникающие в голове соображения. Не помогло. Ничего, даже отдаленно похожего на дельную идею!

Как плохо все-таки быть таким простоватым, недалеким, не умеющим вникнуть. Сидеть дальше на скамье не имело никакого смысла, но Вадим остался бы сидеть, если бы на площадь не въехал чуть подвывающий от усталости ПАЗик. Рабочие из имения возвращались со смены. Усталые и самодовольные. Прислушиваясь к зуду в мозолистых ладонях. Их ждут ионный душ и рябчики с ананасами на ужин. И жены, вывезенные еще из прошлой жизни. А у кого-то, может, и новосветские супружницы. Завтра опять в девять утра сбор на площади. Тихая, устроенная, практически бесконечная жизнь. Вадим знал, что обязан завидовать этим мужикам, но не был вполне уверен, что испытывает подобающее чувство. Чтобы избавиться от необходимости разбираться в себе, он решил убраться с площади. Поскольку домой идти не хотелось, побрел заранее не обдуманным маршрутом. По дуге, огибая пустое пространство площади.