Мой друг был очень зол, и это еще слабо сказано, хотя, как человек разумный и обстоятельный в рассуждениях, он отлично понимал, что если и есть кто-то, к кому можно питать злобу, то только на него самого, а точнее, на его наивность, невнимание и безалаберную глупость, что чуть не толкнула его к страшному греху и чуть не сделала посмешищем для всей Флоренции.

Но всё закончилось благополучно, я надеюсь, что урок этот пойдёт Паулю на пользу в его дальнейшем жизненном борении.

Теперь Пауль стал чуть ли не героем, и уж точно героем всех кабацких историй на ближайший месяц. Челлини с небывалым вкусом описывает это приключение и счастливое разрешение всей интриги, пользуясь небывалым успехом, сеньор Тассо, например, смеялся так, что чуть не отдал Богу душу, его даже пришлось отпаивать вином.

Микеле Реджио, да порастёт его грязный анус рыбьей чешуёй, хорошо известен в городе, а особенно знаменита его пагубная страсть, и все давно ждали, что бы кто-либо его проучил, отомстив за позор, которому сказанный Микеле обрек всё художественное сообщество перед лицом коллег и заказчиков.

Теперь он вот уже несколько дней нигде не показывается, что совершенно не удивляет, учитывая какие побои нанесла карающая длань моего друга, ведь длань эта может быть весьма тяжёлой, мне ли не знать этого!

О сеньоре Бенвенуто Челлини и беспутной Пантасилее и о том, как мы вынуждены были покинуть Флоренцию.

Не сложно догадаться какую именно авантюру замышляют и вынашивают душевные мои приятели Пауль Гульди да Бенвенуто Челлини. Речь идёт о возможной мести упомянутому Луиджи Пульчи, который всюду хвастает, что „прекрасная Пантасилея“ бросила „жалкого Челлини“ ради его, Пульчи, невероятных достоинств, богатств, знакомств и возможностей.

Причем, даже слепой видит, а мы, хвала Богу, не слепцы, что похвальба его преследует единственную цель побольнее задеть самолюбие и гордость сказанного сеньора Челлини, ведь сама Пантасилея, по моему убеждению, не стоит доброго слова, а вот с Бенвенуто Луиджи на ножах и использует каждую возможность, что бы тому досадить. Всем известен темперамент нашего друга, так что его и провоцировать не надо – к ссоре и драке он всегда готов.

Однако хитроумный Пульчи всячески его поносит и распространяет за его спиной сплетни, не давая личного повода к дуэли, причем всюду с ним ходит его кузен Бьякака, который похваляется превратить Бенвенуто в решето, если им доведется скрестить клинки. Бьякака нанял трёх головорезов из неаполитанских бретёров, которые так же не оставляют его ни на секунду, как и он не отходит от Луиджи Пульчи, так что они перемещаются по городу и окрестностям впятером, а сказанный Пульчи разъезжает на своем великолепном вороном иноходце, появляясь где только можно в компании Пантасилеи.

Я думаю, что Бенвенуто не хочет напрасно рисковать, связываясь в одиночку с пятью противниками, и заручился помощью у Пауля. Место и время предполагаемого картеля так же не сложно вычислить, ибо всем известно, что Пульчи с Пантасилеей и кузен Бьякака будут на ужине в доме некоего Ромоло, где и будут, по моему мнению, поджидать их друзья.

Я решил не оставлять их в этом благородном деле, и из таверны, где прямо сказал, что они не справедливо поступают, не посвящая меня в свои планы, мы вместе направились к дому сказанного Ромоло.

Напротив дома имелся сад, обнесенный терновой изгородью, где мы и укрылись в ожидании наших знакомцев. Густой шиповник причинял нам неисчислимые страдания своими колючками, что жалили беспощаднее швейцарских пик, но мы всё стойко переносили и терпели молча.

Души наши переполнялись гневом еще более при виде огней в окнах, а так же от доносившихся оттуда веселых голосов и музыки. Наконец, наше упорство было вознаграждено, ведь все шестеро, включая Пантасилею, вывалились из дверей. Панасилея громко сказала: „мой Луиджи, позволь я тебя поцелую назло этому ужасному Бенвенуто!“ что и сделала со всей возможной страстью, что мы прекрасно видели из нашего укрытия, так как ночь была лунной и звездной.

Бенвенуто не выдержал этого зрелища, тем более, что весь был истерзан шиповником; он со страшным криком прыгнул вперед со шпагою в деснице и кинжалом в шуйце, мы же последовали за ним.

С великим мужеством и отменной яростью мы оттеснили наемников, после чего кузен Бьякака, забыв свою обычную дерзость сказал: „сеньоры, не делайте дурного этой деве, она, видит Бог, не причем“.

На это Бенвенуто поднес клинок к его лицу и как закричит: „если вы сейчас не уберетесь, я заставлю эту шпагу сплясать на вашей голове“ и так страшно он кричал, что от испуга у сказанного Бьякаки, видимо, расстроился желудок, так что он метнулся, словно заяц за куст, стягивая штаны.

Мы с Паулем вновь схватились с наемникам, производя такой шум, как будто здесь сражалось войско в несколько сот человек, наши шпаги грозно сверкали, высекая искры, яркие, как сами звезды. Бенвенуто же встал перед злосчастной парочкой и заорал голосом поистине нечеловеческим: „всем вам конец“.

Луиджи выхватил клинок, но страшный удар обезоружил его, после чего острие шпаги пришлось ему в левую часть груди, напротив сердца. Но, к счастью для юноши, эти мерзкие сатиры обжелезили его под камзолом панцирем или чем-то подобным, так что шпага безвредно скользнула в сторону, ранив беспутную Пантасилею в нос и рот.

Оба повалились на землю, подобно кулям с нечистотами, мы продолжали доблестно сражаться, как подобает солдатам императора, а кузен Бьякака со спущенными штанами вопил и убегал. Тут на шум выскочил сказанный мессер Ромоло с друзьями и слугами, которые отважно взялись за оружие, но мы сбили нескольких с ног и скрылись в ночной тьме.

Весело хохоча, наш маленький отряд беспрепятственно достиг дома Икар Тассо, который, будучи великим знатоком в делах чести, полностью наши действия одобрил и сокрушался, что мы не взяли его с собою.

На утро о схватке знал весь город, причем Челлини в свойственной ему манере рассказывал, что врагов было не менее двадцати, совсем забывая, что и он был не один. По всему выходило, что Бенвенуто в одиночку всех поверг, но рассказывал он так славно, что даже те кто ему не верил и точно знал, как было дело, слушали не перебивая, и радовались такому разрешению интриги.

Радость наша, однако, было кратковременной. Когда подзажили раны у Луиджи и той потаскухи, они пригласили оклемавшегося педераста Микеле Реджио и побежали жаловаться в Совет Восьми.

К сожалению, там заседало много белокукольных совонарольцев[50], что были настроены против Бенвенуто и вынудили Совет принять решение о его изгнании из города. Меня и Пауля постановили арестовать и судить, о чем нас своевременно известил добрый Икар Тассо, так что мы в великой спешке покинули город вместе с Бенвенуто, который принял решение отправиться в Рим.