– Шеф, неловко вас перебивать, но это было в 1513 году.

– Неужели?! А ведь точно…

– Точно. 7 октября 1513 года при Винченце. Вы навербовали шесть тысяч ландскнехтов в свой полк и привели их в Италию.

– Тебе виднее, ты же записи ведешь.

Георг вскочил с кресла и принялся возбужденно расхаживать по кабинету. Правильнее сказать «расковыливать», так как он отчаянно хромал.

– В 1519 я получил под команду все войска швабского союза! И в двух походах разгромил Ульриха Вюртемебгского! Это, Адам, ты уже лично наблюдал. Ты же тогда, кажется, поступил на службу?

– Верно, это был мой первый военный опыт.

– А как мы погуляли в Пикардии в прошлом году? А?

– Погуляли, на мой вкус, не слишком удачно, Георг. Из Пикардии пришлось уйти, как мы все хорошо знаем.

– Уйти, много ты понимаешь! Да за это время мы столько раз били Франца, что подобная ретирада стоит трех удачных наступлений!

– Может и так, зато для дела мы ничего не приобрели.

– А как же слава?

– Разве что только её.

– Скажешь тоже: «разве». Это, черт дери, не мало! Такая слава дорогого стоит!

– М-м-м-м, – растянул Адам с сомнением, на что Фрундсберг зло отозвался:

– Помычи, мальчишка! Слава – это такое же оружие, как пушки и пики! Чем её больше, тем нас сильнее бояться и воевать легче! Да и платят больше…

– Ну, тогда за славу?

– За славу и процветание!

– За ветер добычи, за ветер удачи, чтоб зажили мы веселей и богаче! – поддержал я почин небольшим стихотворным экспромтом, который так понравился оберсту, что тот щетинисто расцеловал меня в обе щеки после того как мы выпили.

– Скажи, Пауль, – поинтересовался он после короткой паузы, потраченной на неторопливое уничтожение закуски, – как служба проистекает? Врастаешь?

Что сказать? Я врастал.

Конрад Бемельберг встретил меня из командировки не слишком приветливо. Еще бы, фельдфебель болтался где-то и отъедал ряшку за казенный счет, пока он – заслуженный офицер – тянул лямку.

Курт Вассер, как и Бемельберг – были злые и задерганные. Нелепое отступление из Италии, марш по мятежным землям родной страны, размещение в Мюнхене и подступающее безденежье впрыснули желчный яд раздражительности в начальственные души. Курт похудел и прямо-таки сочился чёрной слизью ненависти к окружающему миру.

Вашему верному рассказчику насыпали полный подол невеселых солдатских забот. Я муштровал новобранцев: направо-налево-шагом марш и все такое прочее. Учил немудреному фехтованию пикой и алебардой: длинным коли-коротким коли-отбив вправо-отбив влево etc. Делился куда более мудреными тайнами фехтования спадоном: парад ин кварта и полкруга в терцию, шевелись, клянусь громом, и тому подобное. Стоял в караулах со своим десятком: холод, скука, беспросветная тупость и тому подобное говно, которого мы нажрались по самые гланды.

Когда я начал думать, что все говно уже съедено и хуже не будет, нам подвезли свеженького говнеца полный воз. Причем, было оно таким противным, что то, что мы хавали накануне, показалось олимпийским нектаром и язычками колибри в бургундском соусе.

Денег не было. Жалование платили через раз. Провиант каждый добывал сам, как мог. Спасали только старые запасы, да награбленное добро, оставшееся после славного пиршества жадности во французском лагере под Биккока. Кроме того, у меня оставалось не менее полутора сотен полновесных гульденов, чеканенных еще на Асгоре. Дороговизна, правда, была такая, что все резервы таяли как масло на сковородке. Еще немного и армия просто прекратила бы свое существование. Кто не убежал – умер бы с голодухи.

Так мы провели зиму 1522–1523 годов. Холод, бескормица и нищета. Болезнь и печаль. Тщета и суета.

А потом остатки нашего войска, поредевшего от дезертирства и хворей, бросили в центральную Германию, где мы разметали толпообразную армию крестьян. Солдаты были грязны, оборваны и предельно злы. Только качественное оружие и выучка как-то отличали нас от наших оппонентов.

По дороге туда и обратно ландскнехты, не скрываясь, грабили, жгли, насиловали и убивали. Никакой hoh Keiser, mit Gott fur Faterland, и тому подобная чушь, не могли нас остановить. Что Кайзер, если в кошельке дыра, а что такое доброе мясо ты забыл еще на прошлой неделе?!

Конечно, никто еще не падал и не умирал на холодной земле от голода. До этого не пока докатились. Но самая обычная простуда быстро сводила ослабевшее от зимнего недокорма тело на ту сторону. Всем понятно какую… Мы зарывали товарищей в неглубоких могилках вдоль дорог, скрипели зубами и упрямо маршировали дальше, а в душе всё сильнее разгорался свирепый, темный огонь ненависти. К кому? А кого поймаем!

И шли по землям Германии полки. А над нами летели на своих бледных конях четыре всадника со ржавыми косами в руках, которых так остроумно изобразил великий Альбрехт Дюрер. Позади царил самый разнузданный Makabr tanze, где в одном хороводе плясали крестьяне, солдаты, рыцари и несчетные тысячи скелетов, без различия пола, возраста и происхождения.

Во Фландрии, куда занесла непростая дорога войны полки ландскнехтов я услышал такую песню:

Очень точно, по моему: «Фландрия в беде, Во Фландрии Смерть на коне», или что-то в этом роде.