– Готов спорить, что в Германию он не вторгнется.

– Зато в Италию – за милую душу!

– Там отличные солдаты остались, дадут по зубам если что.

– Да. Просперо Колонна – воин испытанный. Жаль только, совсем старый стал. Сколько ему? За семьдесят перевалило… Пожил, дай Бог каждому. В Милане Антонио де Лейва, герцог, мать его, Новоземельский[52], вице-король Неаполя, на него тоже можно положиться, проверен, что называется в боях и походах. Бургундец Ланнуа? Пожалуй тоже. Карл правильно на него все командование в Италии свалил, хотя ему лично я не завидую. Ну и маркиз Пескара, мой дорогой коллега, которому я доверяю, как самому себе. Чёрт возьми, только нами стариками всё и держится! За это стоит выпить. Ну ка, Адам, налей нам еще!

Адам налил, а тихий, незаметный слуга принес полный поднос нехитрой снеди. И тут же исчез бесшумной тенью. Судя по всему, ему крепко доставалось от задерганного хозяина.

– Какие мысли, Адам? Что делать?

– Георг, а что есть много вариантов?

– Дурак. Это был риторический вопрос.

– Ну уж и дурак, – ненатурально обиделся Адам. – Пока есть время – ввалить горячих вожакам крестьян. Потом – заниматься французами.

– Ага. Верно. Эх, старость – не радость. Везде не поспеть, не разорваться. Уставать стал быстро, проклятье… кажется, еще вчера мог сутками скакать на коне, не спать, не жрать. А потом с марша в бой. И хоть бы хны. А теперь… вот ведь жизнь блядская, а?

– Шеф, вашей выносливости мул позавидует.

– Прекрати подхалимаж, друг мой. Я нынче уже не тот. Я нынче развалина! И молчи, не спорь. Я же знаю, чувствую, и это главное. – Георг помолчал, потом внимательно посмотрел на меня и пригубив вина спросил: А что молодежь думает? Как с жабоедами разбираться будем? Куда их ударить, что бы побольнее?

Я откашлялся, выдержал паузу, как мне показалось многозначительную. Георг в это время добыл из под бумажных завалов и шваркнул на стол карту с забавным сапожком Италии и прилегающими землями. Карта была, прямо скажем, так себе.

– Я мыслю, – молвил ваш скромный повествователь, подтягивая карту к себе, – пока налицо пауза, надо ударить туда, откуда французы грозят нашему флангу. Лучше всего по значимому schwerpunkt. Вот отсюда, – я ткнул рукоять двузубой вилки в надпись «Прованс», – легко можно выдвинуть войска прямо на наши коммуникации в Италии. Значит бить надо вот сюда, – вилка переместилась к Марселю, – крупный порт, дорожная развязка и сильная крепость. Отобьем его, и фланг в безопасности. Стратегически. – Сказал я и замолчал, лихорадочно соображая, стоило ли так развернуто выступать. Не лучше ли было отделаться стандартным набором старательного солдафона в нешироком диапазоне от «громить врага, где прикажут» до «последней капли крови»?

Георг очень долго и внимательно меня разглядывал. Адам тоже. Потом шеф нарушил молчание:

– Стра-ате-еги-иче-ески-и? Глубоко копаете, юноша. Глубоко. Интересно, у Бемельберга в отряде все такие умные, или только те, кому двойное жалование полагается?

Я хмыкнул, а Райсснер пнул меня под столом, в знак одобрения, не иначе.

– Что, Адам, смена-то подрастает? Налей… ага, ну, за смену! У-у-у-х! Крепкое дерьмо! – Фрундсберг влил в свою бездонную глотку содержимое целого бокала и знаками указал на поднос, где высились горы сыров да копченых свиных ребрышек, знаками приглашая закусывать. Мы закусили, а как иначе? Spiritum страшно обжигал глотку. Зато потом, раскаленная волна катилась вниз и взрывалась в желудке, рождая маленькую сверхновую звезду!

Мне было хорошо и уютно. Я первый раз за месяц сидел под крышей нормального дома в безопасности, а по жилам разливалось заемное алкогольное тепло. Здорово было развалиться в кресле, слушая гудение пламени в камине и разглагольствования Фрундсберга, изредка прерываемые меткими замечаниями его секретаря.

Ваш скромный повествователь ранее не сиживал за одним столом с «отцом ландскнехтов» и теперь впитывал впечатления. Этого немолодого, крепко битого жизнью человека стоило любить и стоило им восхищаться. Я все больше понимал, отчего солдаты не чаяли в нем души. Настоящий вождь, он излучал силу и энергию, за ним хотелось идти в бой, его хотелось слушать, даже если он и не говорил ничего важного, а просто хвастался, как сейчас. Хотя, скажем честно, ему было чем хвастаться.

– Послушай, Пауль, мой мальчик, кстати, тебе сколько лет?

– Двадцать один.

– Я в твоем возрасте уже водил в бой армии! Отец вложил в руки меч, когда мне было восемнадцать. Помню, как мы ходили громить Албрехта Баварца в 1492! Эх, весело было служить под знаменами кайзера Макса!

– Вы бы лучше вспомнили Швабскую войну под знаменами того же Макса, – подал голос Адам. Надо сказать, голос был исполнен плохо скрываемого ехидства.

– Молчи, дурак! Ты тогда даже дрочить не умел! А я ходил на швейцарцев и был на берегу Боденского озера! Тебя бы туда… Зато тем же годом мы отлично отметились в Италии! И погромили потом мятежных баварцев! Ну, давайте теперь за молодость! Что бы было, что вспомнить в старости! Эх, Адам, наполни кубки заново! Что еще сказать? Следующий поход был у меня в 1509 году, когда войска Лиги[53] били венецианцев. И хорошо же мы им всыпали!

– А что толку? Венецианцы все равно потом купили Папу, а потом и французов.

– Купили… проклятые торгаши! Но воевали славно! После штурма Пьяченцы и особенно защиты Вероны я стал знаменит! А виктория при Болонье в 1510 году от Рождества Христова – та вообще прославила германских ландскнехтов на весь мир! И их вел тогда я!

– Зато ни при Равенне ни при Наварре вас не было. Помните, когда мы нанимались к французам против испанцев?

– Как не помнить. «Счастливым Габсбургам»[54] тогда приходилось больше воевать, не то что сейчас, когда стараниями благословенного королевского пениса Филиппа Красивого мы с Испанией стали одной страною.[55] А вот в 1512 настал мой звездный час! Колонна, Пескара, Кордоба тогда впервые соединились и с невероятной доблестью разгромили Венецию!