— Сам, да еще и куражится, говорит: «Здорово, орлы!» — плачущим голосом подтвердил он. — Ни стыда у него, ни совести! Одним словом, вор и тать!

Самозванец внимательно меня осмотрел, усмехнулся и обратился к приказному:

— Смелый разбойник, а по виду не скажешь. А вы, его, значит, всем скопом?

— Так что же делать, государь! Когда он в прошлый раз тут был, то нас кнутом измордовал. Вон у Кощеева до сих пор след через всю харю остался!

Было похоже, царя рассказ о моих злодеяниях начал забавлять, и он подначил чиновника:

— Значит, он не первый раз приходит вас лупцевать?

— Не первый, государь! — начали оживать и другие приказные. — Спасу от него нет! Вор и тать! Как таких земля носит! На дыбу его надо! — зазвучали новые голоса.

— Ну, а ты что скажешь, разбойник? — обратился он ко мне.

Я еще не придумал, какой линии защиты придерживаться. Похоже, Лжедмитрий дураком не был, но царь на Руси — это даже не президент, одним словом, самодержец! Мало ли, что ему в башку втемяшится. Пришлось рисковать:

— Правду он говорит, бил я их тут недавно за нерадение.

Однако договорить мне не дали, вновь зачастил гнусавый чиновник с разбитым носом:

— Сознался! Сознался! — радостно закричал он, апеллируя к царю. — Он разбойник! Дворянскую семью в Замоскворечье зарезал! Дьяка посольского Якушева — зарезал, попа на Поганых прудах — зарезал, стрельцов на Калужской заставе целых восемь душ! — сладострастно перечислял он преступления убитого мной Версты, о которых приказные от меня же и узнали.

Царь с интересом слушал подьячего и внимательно смотрел на матерого убийцу.

Только замолчал первый обвинитель, как за дело взялся следующий. Меня решили утопить так, чтобы и кругов на воде не осталось.

— Государь, позволь и мне слово молвить! — выступил вперед еще один чиновник.

— Молви, — доброжелательно разрешил Самозванец.

— Это человек виновен в измене!

Услышав страшное слово, царь сразу стал серьезным, приказал:

— Говори!

— Он водил дружбу с прежним… — он видимо хотел сказать царем, но вовремя сориентировался, запнулся и поправился, — … Федором Годуновым! Друзья были не разлей вода!

Заложив меня, подьячий с торжеством посмотрел на властелина, однако тот ждал продолжения, не дождавшись, спросил сам:

— Так в чем тогда его измена?

Чиновник не понял вопроса, удивленно смотрел, часто моргая светлыми ресницами.

Царь жал ответа, не сводя с него взгляда.

— Дружил же с Федькой-то, — наконец смог он хоть как-то сформулировать обвинение.

Лжедмитрий жестко усмехнулся и сказал, четко выговаривая слова:

— Федьку не знаю, а знаю Государя и Великого князя Московского Федора Борисовича! Это ты о нем говорил?

Ябедник что-то хотел ответить, но не смог, промычал нечто нечленораздельное, и его вдруг начало рвать.

«Повезло, что у него не началась медвежья болезнь, вот был бы здесь запах!» — отстранение подумал я, с любопытством наблюдая, как без меня решается моя судьба.

— Уведите его, — брезгливо приказал Самозванец, указав взглядом на зарапортовавшегося прокурора.

Ябедника его же коллеги подхватили под руки и вытащили наружу. Он что-то пытался сказать, оправдаться, но его уже никто не слушал.

— Значит, ты дружил с царем Федором? — спросил новый царь.

— Дружил, — обыденным голосом подтвердил я.

— Что же это ты, разбойник, днем с царем дружил, а по ночам дворян грабил и стрельцов резал? — насмешливо спросил он.

У меня сразу отлегло от сердца, было похоже, что Самозванец начал въезжать в ситуацию. Подьячий со слабым желудком явно испортил кашу, переборщил с маслом.

— Это не у меня нужно спрашивать, а у них, — указал я на весь здешний конклав, — я их как раз за то, что они не хотели ловить убийцу, кнутом и учил.

— Ишь, ты, какой учитель сыскался! Какой же тебе твой покойный друг чин дал? Первого боярина?

— Предлагал окольничего, но я отказался, — скромно ответил я.

— Не по Сеньке была шапка, или тебе чести мало?

— Нет, просто не мог тогда служить, искал пропавшую невесту, — соврал я. Объяснять мотивы своих поступков я не мог, это, как минимум, окончательно запутало бы ситуацию, кроме того, все равно бы никто ничего не понял.

— Значит, на бабу царскую службу променял?

Вопрос был мерзкий, я бы даже сказал, чисто советский, когда смешиваются два понятия и требуется выбор: кто дороже — родная мать или любимая партия. И упаси Боже выбрать мать, сразу окажешься в предателях. Однако государь ждал ответа, и я нашел вариант:

— Службу государю и так нес, только не при дворе, а ловил преступников, — лаконично подвел я итог своей деятельности.

— И кого поймал?

— Двух страшных убийц.

— Кто подтвердить может? — спросил царь, пристально глядя мне в глаза.

— Разбойный приказ и подтвердит, если врать не будут. Тех убийц вся воровская Москва знала, думаю, и эти тоже, — указал я на толпящихся вокруг приказных. — Звали их Филька и Верста. На них больше крови, чем на ином татарском князе. Их все так боялись, что и ловить не смели.

Царь быстро повернулся к противной стороне. Прежде чем спрашивать, внимательно всмотрелся в лица. Не знаю, что он там разглядел, но вопроса не задал, опять обратился ко мне:

— Значит, целый приказ с ними не справился, а ты, такой герой, один всех побиваха?

— Я был не один, а с товарищем священником. Он от убийцы Версты и погиб, да и я едва спасся, случайно успел выстрелить первым. Верста уже раненый в меня нож так ловко бросил, что я едва не тот свет не отправился. Можешь сам посмотреть, вот след, — обнажил я горло с жуткого вида шрамом, — а это его нож, — добавил я, вытаскивая из рукава кинжал.

Царь взял в руки страшный даже с вида, необычной формы нож и долго его рассматривал. Потом поднял глаза на приказных:

— Ну что, правду он говорит или лукавит? Если соврете, головой ответите. Я сам все проверю!

Ответа не последовало. Лучащиеся преданностью и любовью глаза опустились к полу. Этого оказалось достаточно. Однако оказалось что царь еще разбирательство не кончил:

— А за что ты их кнутом учил? — спросил он меня уже совсем другим тоном.

Я вкратце рассказал свою историю, о том, как после убийства друга-священника попросил приказного дьяка Прозорова закрыть все городские ворота и предупредить караульных стрельцов об опасном преступнике. Тот ничего не сделал и все перепоручил присутствующему здесь приказному Василию Бешеному, тут я указал пальцем на человека с разбитыми губами. Приказной приказ не выполнил, все перепутал, в результате чего Верста в городских воротах убил восемь стрельцов и бежал.