– Поглядите на его петушка!

– Доктора!

Джимми описывает характерный припадок нервничающему флотскому психиатру:

– Сначала запах, доктор. Как течный скунс, извините за выражение, сэр. Душит тебя и заводит. Прямо как поппер[41], сэр.

Он делает движение, словно ломает у себя под носом поппер, стонет и скалит зубы. Доктор кашляет, открывает окно и поднимает штору. В комнату потоком льется солнечный свет.

– А затем лицо Джерри типа становится таким отчетливым. Хе-хе-хе, – хихикает он. – Это напоминает мне один анекдот, сэр. Старый еврей, сэр, усадил в свою машину жену и миссис Либерман, соседку, и повез за город; вот они уже отъехали далеко от города, и ему надо протереть фары, он достает для этого простыню, а миссис Либерман, сэр, видит это и говорит: – «Што это он таки делает?» – «Сейчас будет протирать». – «Што? Нас обеих продирать?» – Очень смешно, сэр, разве нет? Глядит на меня с этакой улыбочкой, сэр.

Он косится на доктора и ерзает в кресле.

– А его тело, сэр, как транслюцентное красное марево. Я это слово вычитал в флотской брошюре о ядовитых рыбах. Некоторые из них – транслюцентные. То есть, можно разглядеть все их кишки, сэр. – Он многозначительно смотрит на живот доктора. – Джерри словно весь испаряется. Он переливается прямо в меня, будто пар, и я чувствую, как он вьется в каждом светящемся волоске на моей ноге, сэр. – Джимми подтягивает штаны, чтобы показать белые лодыжки с рыжими волосками, что шевелятся и светятся в лучах солнца.

– С легонькими электрическими колючками, сэр, и так далее, и все такое в этом роде. А потом я словно еду очень быстро вниз на лифте, представляете ощущение, сэр, вот тут. – Он накрывает обеими ладонями срам. – А Джерри летит следом за мной. А потом серебряные огоньки как чпокнут у меня в глазах, сэр. – Он громко делает ртом: «Чпок!» Доктор вздрагивает. – И я спускаю, и всё становится красным. Мы это называем красный приход, сэр.

Доктор поставил диагноз: острый гомосексуальный психоз. Его коллега сказал, что это психомоторная эпилепсия. Старик сказал, что ему плевать, что это такое, на флоте он этого не потерпит. Так что Сладкой парочке, как он их назвал, светило увольнение. Поскольку у них не было справки об эпилептических припадках или психозах (ведь их взяли на флот), встал вопрос о пособии по полной инвалидности, и это замедлило ход дела. Затем возник проект «Симуляция космических условий», и увольнение отложили в долгий ящик.

– Что здесь такое происходит? – спросил я у Джимми Ли.

– В общем, мы находимся на космическом корабле Крупа, если он только не прикидывается. По любому, он там, наверху, с картами и чертежами, а команда, кажется, ему подчиняется, по крайней мере, большинство из них.

– На кого они похожи?

– В основном немцы. Юные панки.

– А еще кто там есть?

– Все парни из твоих сценариев: Одри, Джерри, все эти Джимы, Джоны, Али и Кики, и Строуб, Келли и Дальфар. Одной ногой во флотской бодяге, а другой – на каком-то сраном космическом корабле. Понимаешь, тут все притворяются, что это всего лишь военно-морская база, и хрен с два разберешь, в что прикрытие, а что правда: космический корабль или база. В одну минуту тебя чпокают в Тамагисе, а в следующую ты уже кавалер Святого Патрика или драишь палубу. У них в Тамагисе имеется береговая охрана. Но досюда им не добраться. А служба крутая. Мне кое-что известно о Крупе. Он знаменитый на всю Галактику межпланетный мошенник. Отправляешься на Большую Медведицу, а попадаешь на мель во Владивостоке. А еще он перевозит хеви-металлический джанк, и все барыги знают его под кликухой Опиум Джонс.

Я встречал тех, кто подсел на металлический джанк. Ломка – как лучевая болезнь в последней стадии. Мы попали в хорошие руки, это уж точно.

– Кто этот шутник рядом с доктором?

– О, это один из старой флотской гвардии… Доктор может вернуться в любую минуту. Мне приходится брать анализы спермы. Они с ней эксперименты проводят…

У меня начинает вставать от предвкушения того, что я могу кончить в другое тело. Доктор смотрит на меня свысока.

– Как себя чувствуешь, парнишка?

– Трахаться хочу, Док.

– Такое случается при переломе позвоночника, как в твоем случае.

Он стягивает простыню с меня до колен. Я чувствую, как она колышется и пульсирует. Пульсация в моей шее посылает электрические разряды вниз, к промежности. Джимми садится, держа в руках пробирку, и мягко водит пальцами вверх-вниз по моему новому члену, и я спускаю во вспышке серебряного света. Лицо Джимми чернеет по краям, и я отключаюсь на несколько секунд. Когда я прихожу в себя, доктор уже ушел.

– Он – урод, я его терпеть не могу, – говорит Джимми. – В свое время он служил доктором при борделе Сирен.

Я знаю, что это значит. Деньги от Мадам за освидетельствование девочек, находящихся в развитой стадии одной из пятидесяти семи венерических болезней, распространенных в Городах Красной Ночи.

– Иногда мне хочется, чтобы было уж либо одно, либо другое. Либо Тамагис, либо флот, – жалуюсь я. – Шесть лет на флоте, и что мы с этого имеем? Мне подавай Тамагис. Это круче, чем драить палубы да трахать трипперных сухопёздых шлюх.

– Во-во, круче, – соглашается Джимми.

– А что Блюм?

– Между Крупом и Голливудом теперь открытая война.

– Звучит прямо как рай для сценариста.

– Так оно и есть, потому-то они и забрали тебя на флот, где им не придется тебе платить ничего, кроме суточных. Поимели тебя за чпок. Так же, как и всех нас.

– То есть кораблем управляют висельники.

– Именно. Вот так нас всех и завербовали.

– И немцев тоже?

– Второе поколение. Они все – продукт искусственного оплодотворения, сыновья одного повешенного отца.

Я закрыл глаза, чувствуя себя весьма расслабленно и удобно в теле Джимми, и стал вспоминать маленький городок на озере Мичиган. Рыбалка там была будь здоров, карп и озерная форель. В четырнадцать лет я убежал из дома с поддельным свидетельством о рождении, чтобы пойти на флот. Двумя годами позже это обнаружили, и сам президент простил меня – это было во всех газетах. Я отчетливо помнил мой повторявшийся сон о странном городе с красным светом на улицах, и я был в какой-то комнате, голый, и мог разглядеть других людей, тоже голых, и вдруг они все смотрели на меня, у меня вставал, и я спускал, и иногда одно из лиц загоралось светом, как раз когда я начинал спускать. И тогда-то я впервые и увидел Джимми Ли, задолго до того, как встретил его на флоте, уже после того, как меня простили. Я учился на радиста; я шел в радиорубку, и тут этот парень-новичок со спецнашивками смотрит на меня и улыбается точь-в-точь так, как он делал это во сне.