Я встаю, чтобы найти умывальник и плеснуть в лицо холодной воды, но не успеваю сделать и двух шагов, как в глазах меркнет свет, исчезают все звуки, я чувствую только биение собственного пульса. Я падаю, успевая пробормотать: «Ой, простите…»

Почти не помню, как мы добирались домой. Морин довела меня до кровати, принесла стакан яблочного сока, тарелку супа и села у изголовья. Мы пытаемся дозвониться Нику. Го говорит, что он сейчас не в «Баре», но на звонки мой муж не отвечает.

Куда же он запропастился?

— В детстве он был таким же, — сообщает Морин. — Сущий бродяга. Самым страшным наказанием было, когда его запирали в комнате. — Она укладывает прохладную тряпку мне на лоб. Дыхание моей свекрови пахнет аспирином. — Теперь твоя главная задача — отдохнуть как следует. А я буду звонить, пока не удостоверюсь, что мальчишка вернулся домой.

Когда приезжает Ник, я сплю. Но просыпаюсь, услышав, как он принимает душ. Гляжу на часы — одиннадцать ноль четыре вечера. Скорее всего, он был в «Баре» — он любит после работы принять душ, смыть с кожи запах пива и соленого попкорна. Это он так утверждает. Ник проскальзывает в постель, а когда я поворачиваюсь к нему и открываю глаза, выглядит напуганным.

— Мы несколько часов пытались до тебя дозвониться, — говорю я.

— Разрядился телефон. У тебя был обморок?

— Кажется, я только что слышала, что у тебя разрядился телефон.

Ник молчит, и я понимаю, что сейчас он начнет врать. Хуже всего знать об этом и готовиться слушать ложь. Ник старомоден, он нуждается в свободе и не любит объясняться. Прекрасно знает еще за неделю, что проведет вечер с приятелями, но все равно за час до ухода вдруг скажет: «Слышь, я тут подумал, а не сыграть ли с чуваками в покер, если, конечно, ты не станешь возражать». И уйдет, заставив меня чувствовать угрызения совести, если я возлагала на этот вечер другие надежды. Никому же не приятно быть женой, которая не отпускает мужа поиграть в покер, этакой грымзой в бигуди и со скалкой. Поэтому я должна проглотить разочарование и согласиться. Все же не думаю, что он так поступает нарочно. Просто его папа жил своей собственной жизнью и мама не возражала. Пока не развелась с ним.

И Ник начинает старательно врать. Я даже не слушаю его.

Спустя пять дней.

Я прислонился к дверному косяку пристально глядя на сестру. Запах Энди все еще стоял в воздухе, и хотелось продлить этот миг как можно дольше, наслаждаясь воспоминаниями. На вкус она всегда напоминала конфету-тянучку, а пахла лавандой. Лавандовый шампунь, лавандовые лосьоны.

«Лаванда приносит удачу», — пояснила она как-то. В чем в чем, а в удаче я нуждался.

— Сколько ей лет? — властно спросила Го, упираясь кулаками в бока.

— Это то, о чем ты хочешь поговорить?

— Ник, сколько ей лет?

— Двадцать три.

— Двадцать три! Блестяще!

— Го, не надо…

— Ник, ты что, не понимаешь, в какой ты заднице? — процедила Го. — В заднице и без капли мозгов. — Она произнесла «без капли мозгов», как в детстве, и оскорбление ранило, будто мне снова было десять лет.

— Да, положение далеко от безоблачного, — тихо согласился я.

— Безоблачное положение?! Ты… ты предатель. Ник, я не понимаю, что с тобой произошло? Ты всегда был положительным парнем. Или я была дурой все это время?

— Нет. — Я разглядывал пол, то самое место, куда всегда смотрел, будучи ребенком, не оправдавшим маминых надежд и получавшим за это нахлобучки.

— А сейчас? Ты мужчина, который изменяет жене. И ты не сможешь этого отрицать. О господи! Даже папа не изменял маме! А ты… Я хочу сказать, что твоя жена Эми сейчас неизвестно где, а ты проводишь время с какой-то…

— Го, я просто в восторге от этой душещипательной сцены. Надо же, моя сестра защищает Эми! Я же прекрасно знаю: она тебе никогда не нравилась. Как с первого дня не понравилась, так и…

— Но я могу сочувствовать твоей пропавшей жене! Я переживаю. Да, я переживаю! Помнишь, говорила, что ты кажешься мне странным? Ты и в особенности твое поведение. — Она зашагала по комнате, грызя ноготь. — Когда полиция узнает, я даже не представляю, что будет. Я боюсь до одури, Ник. Вот теперь, впервые, я испугалась за тебя по-настоящему. И откуда нам знать, вдруг они уже пронюхали? Они могут проверять твои телефонные звонки.

— Я пользовался другим телефоном.

Го помолчала, а потом вздохнула:

— Это еще хуже. Выглядит, как будто ты действовал преднамеренно.

— Да, я преднамеренно обманывал, Го. Да, я виноват.

Она на минуту задумалась, усаживаясь на диван, пытаясь свыкнуться с новым знанием. А я испытал истинное облегчение оттого, что сестра теперь посвящена в мои проблемы.

— Давно? — спросила Го.

— Чуть больше года. — Я заставил себя оторвать взгляд от пола и посмотрел прямо на нее.

— Больше года? И ни разу не проговорился. Даже мне не сказал.

— Боялся, что ты будешь меня отговаривать. Что ты будешь плохо думать обо мне и придется порвать с ней. А я не хотел. Дело в Эми…

— Больше года! — продолжала Го. — А я и не догадывалась. Восемь тысяч бесед под стаканчик, а про это — ни гу-гу. Я и не думала, что ты способен так долго от меня что-то скрывать.

— Только это.

Го пожала плечами, словно укоряя: как я могу тебе верить отныне?

— Ты ее любишь? — произнесла она со странной интонацией, как будто не допускала и мысли.

— Да. Мне так кажется. В самом деле, похоже, что люблю.

— А ты осознаешь, что, если бы вы сошлись, стали жить вместе, она начала бы находить в тебе недостатки? Некоторые твои привычки сводили бы ее с ума. Она бы от тебя требовала что-нибудь, чего ты не хотел. Она бы на тебя злилась.

— Го, мне не десять лет. Я в курсе, как складываются отношения между мужчиной и женщиной.

Она снова поджала плечами: да неужели?

— Нам нужен адвокат. Хороший адвокат, имеющий представление о связях с общественностью. Я уверена, репортеры все разнюхают. Надо позаботиться, чтобы пресса не превратила тебя в злобного гулящего мужа. Если это случится, считай, что все кончено.

— Го, ты слишком торопишься. — Я практически соглашался с ней, но слышать эти слова от сестры было невыносимо тяжело, поэтому хотелось их опровергнуть.

— Ник, я даже торможу. Нужно кое-кому позвонить.

— Делай что хочешь, лишь бы тебе было спокойнее.

Го сильно ткнула меня в грудину двумя пальцами:

— Мать твою, Лэнс, не надо меня утешать. «Ах, девочка так взволнована!..» Чушь собачья! Ты вляпался в очень неприятную ситуацию, дружок. Вытаскивай свою голову из задницы и позволь мне хотя бы чуть-чуть подправить дело.