Два жилых корпуса, между которыми скромно вклинился камбуз, стояли вдоль ровной скальной стены, настолько близко к ней, насколько это было возможно.

Лис блеснул геологическим образованием, незаконченным, но вполне достаточным, чтобы знать, что делаешь, и заверил: рядом со скалами вполне безопасно. В смысле, сверху ничего не свалится, камнепада не случится, и от перепадов температур горы в самый неподходящий момент не расколются. Безопасно так безопасно. С точки зрения обороны лагеря место для жилых корпусов было идеальным.

Под прямым углом к одному из них примыкала лаборатория, где обосновалась Ула. Короткий шлюз между двумя зданиями был обычно перекрыт. Желающих сунуться в него все равно не находилось. Заглядывать к Уле без особой необходимости народ избегал — кто ее знает, что она там у себя делает? Еще надышишься ядом каким или заразу подхватишь. Биологи, они же все ненормальные. Им только дай повод для эксперимента — мигом из бойцов в образцы определят.

В смежный с лабораторией корпус лазарета тем более не совались. Пока Резчик был жив, к нему забегали, разумеется, а вот после того, как умер парень… Нечего теперь там делать. И чем дольше так будет, тем лучше.

Свет прожекторов скорее сгущал утренние сумерки, чем рассеивал их, и Гот прищурился, пытаясь разглядеть возле камбуза немецкую скамейку. У них с Улой стало доброй традицией ужинать там вдвоем. На пленэре, так сказать. С видом на плац.

Пижон вид оценил и заявил, что скамейка однозначно немецкая, потому что никто, кроме немцев, плацем любоваться не может. Пижону много не надо, чтобы название прилепить Он, кажется, без названий жить не может То, что Зверь иногда разделял с Готом и Улой вечернюю трапезу, и Зверь-то немцем не был, Азата ничуть не смутило. А что его, скажите на милость, может смутить? Он ведь журналист. Скажет как отрежет.

Ладно, административный корпус, переименованный в рейхстаг, это еще куда ни шло. Но обозвать жилой отсек командира «рейхсканцелярией»… И ведь даже бить мерзавца бесполезно. Прилипли названия — теперь не отмоешь.

Гот хмыкнул. Улыбнулся задумчиво.

Окаймленный с двух сторон корпусами цехов, а с третьей — неприступной стеной скал, лагерь выглядел… уютно. Да, именно так. Кому-то, конечно, такой уют сомнительным покажется, но на взгляд Дитриха, четкость и стройность линий, продуманная оборона и, что немаловажно, стерильная чистота гладкого камня были для уюта необходимыми составляющими. Здесь. На Цирцее. Дома, конечно, можно позволить себе что-нибудь менее однообразное. А тут развлечений хватает за пределами периметра.

Что ж, все хорошо. Пока. Все пока в порядке. И можно подняться выше. Над горами. Над планетой. Оторваться от нее хотя бы ненадолго. Не место пилоту на земле, да только куда с нее, проклятой, денешься?

…Утром на плоскости ляжет роса,

Грянет время «Ч», а пока

Аэродромная колбаса

Наполняет ветром бока.

Ты будешь вторым, ты всегда хотел

Быть с курносым небом на «ты»,

Твой самолет все летел, летел

И обломал о звезды винты…

Хорошо здесь. Ветер. Совсем не такой, как в горах. Море шумит. Алая лента бликов стелется под солнечный шар. Ни облачка в небе, погода самая что ни на есть летная, и вместо буйных красок восхода четкая, будто в мультфильме, картинка. Небо — синее. Солнце — алое. Только вода позволяет себе играть всеми оттенками — от кармина до темной зелени, — то тут то там накладывая на бегущие волны стремительные, тут же исчезающие мазки красок.

— Буровая к запуску готова, — доложил Зверь.

— Очень хорошо. — Гот попытался не улыбнуться, но так просторно и свежо было здесь, между морем и небом, что попытка успехом не увенчалась. Пятеро бойцов старательно хмурились, глядя на довольного командира. Им без команды радоваться не полагалось. А хотелось. Вкалывали всю ночь, не жалея ни себя, ни строительных роботов. Зверь с самого начала задал совершенно дикие темпы, в которые укладывались едва-едва, каждый день и каждую ночь подходя к пределу, но так и не миновав его, а уж сегодня, когда дело пошло к завершению, сержант сам на своих людей диву давался. Их не то что поторапливать не приходилось — их останавливать было впору.

Нет, он не останавливал. Зачем?

— Вольно, — негромко скомандовал Гот. Посмотрел на Зверя, единственного, кто был сейчас чужд любых эмоций. — Вы отлично поработали, сержант.

— Благодарю.

— Запускайте буровую.

— Есть!

С вертолетной площадки по узким гремящим лесенкам — в аппаратную, где все еще пахло сваркой, и этот запах странным образом накладывался на запах ветра и моря. Мониторы по стенам, вид из камер наружного наблюдения, показатели приборов, мерно помигивающие столбцы чисел.

— Вообще-то она автоматическая, — Зверь проследил на правление взгляда командира, — но эти данные лишними не будут. Кинг тут помудрил, теперь четырежды в сутки на плато будет приходить отчет о работе систем. Если что не так, станция пошлет экстренный вызов.

— М-да, — вздохнул Гот, снова оглядев мониторы. Он чувствовал себя старым генералом, перед которым отчитываются о работе нового боевого болида. Доводилось видеть таких начальников. В глазах внимание, в душе — смятение. Ничего из объяснений старый хрыч не понимает, но положение обязывает. И ведь не виноват генерал в том, что он старый, что в его время совсем другие машины были, а все равно молодежь между собой переглядывается многозначительно: совсем, мол, дед плохой стал, зачем лезет не в свое дело, ведь не летать же ему больше.

Что-то ухнуло негромко, прервав неприятные размышления, и загудело ровно, монотонно, слышимое не столько ушами, сколько всей кожей, сквозь легкую пилотскую броню.

Буровая начала работу. Заметались по мониторам цифровые сообщения, запрыгали, переливаясь с десятков в тысячи, с сотен — в единицы. Симпатичные такие зеленые значки на ровном черном фоне. Ничего не пищит предупреждающе, нигде не мигает противный красный сигнал, никто не докладывает о неполадках.

Получилось. Неужели все-таки получилось?

— М-мать! — тоскливо произнес Зверь.

И Гот обернулся к нему, чувствуя, как подкатывает к горлу ярость. Не виноват был Зверь в том, что случилось уже или должно было вот-вот случиться, он свою работу сделал, все сделали, что могли: из безумного ассорти деталей собрали нефтяную вышку, построили ее, запустили… Не виноват Зверь, если что-то пошло не так. Но почему он не промолчал сейчас? Честное слово, для него это было бы лучше.

— Нужно уходить, — сержант смотрел на один из обзорных мониторов, на котором было море, только море, — что-то идет сюда. Оно убьет всех.

— Уходить, — повторил майор.

Зверь кивнул молча, все так же не отрывая взгляда от монитора.

— Проклятая планета…

— Эвакуация, Гот. Не тяни.

— Когда оно будет здесь?