Трейси знала, что у меня нет недостатка свободного времени. По крайней мере это должно было продолжаться до тех пор, пока в конце августа не возобновятся занятия. Тем не менее она считала, что мне не следует жить на шестом этаже южного крыла.

«Вам нужно уйти, — говорила она мне. — Иначе вы просто сорветесь, а это не пойдет на пользу ни вам, ни Келли, ни Джуни».

Я чувствовал, что вот-вот дойду до предела. Я начал покидать клинику каждый день после обхода. Большую часть времени Келли сцеживала молоко дома, поэтому я направлялся в бар «Баньян». Иногда ко мне присоединялся Рой, но если у Джунипер выдавался особенно плохой день, я шел туда один, садился за барную стойку и пытался притвориться спокойным.

Эрика, милая женщина и хозяйка «Баньяна», всегда понимала, что мне нужно. В такие дни она приносила мне капучино в большой желтой кружке и один из фирменных сэндвичей, не заставляя меня произносить ни слова. Сэндвичи были сделаны из кубинского хлеба, который Эрика покупала с утра свежеиспеченным, яйцо было всегда умеренно прожарено, а бекон — толстым и хрустящим. Не знаю, как ему это удавалось каждый день, но парень по имени Рич, который готовил эти сэндвичи на крошечной кухне, всегда добавлял идеальное количество соли и перца. Принесенный Эрикой на толстой плоской тарелке сэндвич всегда был очень горячим. Именно это мне и нравилось.

Однажды во время семейного сеанса психотерапии нас с Келли попросили назвать место, где мы оба чувствовали себя в безопасности. Когда пришла моя очередь, я мгновенно сказал: «Баньян».

Там были низкие скамьи и деревянный стол, залитый светом из панорамного окна. Рой называл его «поэтическим уголком», потому что там была полка с книгами и большая доска, на которой можно было писать цитаты любимых писателей. Часто я заполнял ее словами из песен Спрингстина. Нам с Роем нравилось сидеть там, обсуждать все, о чем мы писали и читали в тот момент, и смотреть в окно на бездомных, которые бесстыдно мочились на дубы через дорогу.

Что по-настоящему отличало «Баньян» от других заведений, так это Эрика и ее постоянно меняющаяся команда — Эрика часто кого-то увольняла. Она делала это так часто, что на кухне даже завели список имен всех уволенных сотрудников. Бывало, что она повторно нанимала кого-то, но потом снова выгоняла. Этот список называли «Список смерти». Однажды она уволила официантку в начале ее первой рабочей смены, после того как увидела, что та ест положенную ей бесплатную еду еще до того, как обслужила посетителя. В «Списке смерти» в графе «причина увольнения» кто-то из персонала написал: «Была голодна». Эрика выгоняла буйных посетителей и находила менее радикальные способы борьбы с менее злостными нарушителями. Она заполонила ресторан посудой всевозможных цветов, но ненавидела светло-фиолетовый, и каждый раз, когда кому-то еда подавалась на фиолетовой тарелке, тем самым демонстрировалось презрение Эрики.

Рич часто был раздраженным, особенно когда кто-то трогал его любимый нож. Он часто вылетал из черного выхода, матерясь и держа нож в руке. Седой пожилой мужчина, который мыл посуду, был нераскаивающимся распутником и всегда говорил, что станет супергероем по прозвищу «Суперчлен». Эрика часто угощала кофе и сэндвичами бездомных и беспокоилась за судьбу проститутки, которая жила в доме за крошечной парковкой «Баньяна». Иногда посетители бара, подъезжая к ресторану, видели, как эта леди, с взъерошенными волосами и в потрепанном кимоно, прощается с очередным клиентом в дверях. Однажды, когда мужчина убежал, не заплатив, она босиком гналась за ним вдоль аллеи. «Бедная маленькая проститутка», — сказала Эрика, качая головой.

Я проверял работы студентов в «Баньяне», написал там часть своей третьей книги и справился с эмоциями, которые сопровождали мой переход из отдела новостей в университет. Я приходил туда при любой возможности. Неудивительно, что я так много времени провел, сидя за барной стойкой «Баньяна» и горюя из-за своей дочери.

Эрика всегда была готова меня выслушать. Она ждала, когда я соберусь с мыслями, и, пока я рассказывал об умирающих вокруг нас младенцах и тяжелом состоянии Джунипер, она никогда не говорила мне о чудесах и о том, что на все воля Божья. Когда я показал ей фото Джуни на своем телефоне, она не вздрогнула.

Непрекращающийся кризис не позволял нам подвести итоги. Постоянный регресс и неторопливая череда все новых катастроф стали статусом-кво нашей жизни. Все эти трудности смущали некоторых из наших друзей, которые считали, что теперь, когда Джунипер пережила операцию, опасность миновала. «С ней теперь все в порядке, да? — спрашивали они. — Когда вы заберете ее домой?»

Поначалу мы с Келли пытались рассказывать им о проблемах с легкими и кишечником, отеке, сгустке и хилотораксе. Наши друзья были добры и терпеливы, но им было тяжело слушать о подробностях больничной жизни. Вежливо послушав нас десять минут, они моргали, отводили взгляд и говорили, что Джунипер — настоящее чудо. Возможно, они просто не знали, что еще сказать. Теперь, когда не слишком близкие нам люди спрашивали о Джуни, мы отвечали размыто.

Мы ненавидели все эти клише, но, как ни странно, они работали. Мы видели благодарность на лицах этих людей, когда они понимали, что избавились от вынужденного двадцатиминутного разговора о трагедии в нашей семье. У нас были близкие друзья и члены семьи, которые терпеливо слушали нас, когда бы мы ни позвонили. Я боялся, что мы слишком многого от них требуем, ведь у каждого из них были дети, желающие послушать сказку на ночь; собаки, которых нужно было выгулять, прежде чем те описают весь пол в комнате; работа, где было совершенно неприемлемо отвечать на звонок истеричного друга в середине дня.

Даже в отношениях с Майком, Роем и другими нашими ближайшими друзьями мы с Келли старались держать дистанцию. Мы хотели, как раньше, ужинать вместе с ними, обсуждать глупые телешоу, болтать обо всем, а не тревожить постоянно. Мы с Роем нуждались в том, чтобы, сидя в «поэтическом уголке» «Баньяна», смеяться, когда Эрика приносит кому-нибудь ризотто в фиолетовой тарелке. Нам было необходимо восхищаться красотой сногсшибательной женщины, прошедшей мимо. Все это нужно было для того, чтобы ощущать себя живыми. «Этот мир полон прекрасного», — говорил Рой, когда видел особенно красивую женщину, и был прав.

Нам снова нужно было пойти в наш любимый ресторан в Тампе, заказать не один, а два великолепных десерта и разговаривать обо всем, кроме больницы. Нам нужно было заново научиться целоваться. Только тогда, вернувшись в отделение интенсивной терапии, мы смогли бы насладиться еще одним днем, проведенным рядом с нашей маленькой девочкой. Да, смерть могла забрать ее у нас в любой момент, но рано или поздно она придет за каждым из нас. Я, Келли, Рой, Эрика или любой другой человек могли умереть когда угодно.