Далее последовала более продолжительная пауза. Она слушала.

«Хорошо», — сказала она.

Еще более долгая пауза.

«Если я иногда и допускаю глупые ошибки, — сказала она, — то я делаю их с любовью».

На середине непринужденного разговора Ханси с напарницей я услышал нечто такое, отчего мое сердце ненадолго остановилось.

— Мне сделать по минимуму ярлычков? — спросила Ханси сидящую рядом молодую женщину. — Вдруг этот ребенок не выживет?

— Да, — ответила та, понизив голос.

Хотя они не озвучили имя ребенка, я подозревал, что они говорят о Джуни. Возможно, во время процедуры что-то пошло не так. Возможно, в данный момент члены команды спорили, кому придется сообщать мне, что моя дочь мертва. Даже если это была правда, я не понимал, почему об этом знала Ханси или ее коллега. Неужели весь персонал оповещали, когда какой-нибудь ребенок был на грани смерти? Неужели слух об этом мгновенно распространялся по всему отделению?

Мое сердце снова начало биться. Я опять попытался отвлечься, прислушиваясь к работе кондиционера, звуку открывавшихся и закрывавшихся дверей лифта, приглушенным и знакомым голосам, звучавшим в кабинах.

Пока я пытался догадаться, умерла ли моя дочь, кто-то подошел к стойке администратора и стал рассказывать Ханси о своих выходных, показывая фотографии. Эта женщина отлично провела время. «Обожаю фотографии!» — воскликнула Ханси.

Ее напарница куда-то отошла, и Ханси начала напевать один из тех маршей, что повсюду звучат Четвертого июля. Я был практически уверен, что это «Stars and Stripes Forever» («Звезды и полосы навсегда») Джона Филипа Сузы. Партию духовых она изображала, сжимая губы и выдувая мелодию.

Я не мог не смеяться про себя. Смеялся ли я от того, что эта женщина была забавной, или от того, что дошел до предела? Не знаю.

У нее был настоящий талант.

Зазвонил телефон.

«Отделение интенсивной терапии новорожденных, Ханси!» — ответила она.

Она послушала несколько секунд, а затем обратилась ко мне: «Мистер Френч? Вы можете вернуться в палату».

На часах было 18:47. Прошло практически два часа с начала процедуры. Джунипер спала. У дневной медсестры закончилась смена. Старшая медсестра тоже ушла. Единственным свидетельством произошедшего была лежащая на полу ватная палочка, испачканная кровью.

Я уже готовился заплакать, как вдруг увидел в углу комнаты Ким, которая пришла на ночную смену и обновляла карту Джунипер. Она сказала, что процедура не удалась. Медики пытались установить новый ПИК в одну из ног Джунипер, но он не заработал. Тогда они поставили его во вторую ногу, но результат был тем же. Необходимо было подождать несколько дней, а затем попробовать снова. Ким решила дать Джуни поспать. Я подошел к своей девочке и прошептал ей несколько слов, чтобы она смогла понять — я рядом.

В палате напротив младенец громко плакал в своем инкубаторе. Медсестра пыталась успокоить его, но ее внимание только усилило степень его возмущения.

«Господи, — сказала медсестра. — Да ты сумасшедший, ты знаешь об этом?»

Чем дольше наша дочь жила, тем легче нам было поверить, что она не умрет, хотя записи в ее карте свидетельствовали об обратном:

Сильнейшие отеки

Двусторонние затемнения в легких

Иногда возникает спонтанная дыхательная недостаточность

На тридцать седьмой день жизни Джунипер мне исполнилось тридцать семь лет, и в качестве подарка медсестры снова позволили мне ее подержать.

Я наблюдала за тем, как команда медиков внимательно и неторопливо готовится положить ее ко мне на грудь. На крошечном пространстве между инкубатором и креслом, в котором я сидела, это выглядело как танго в шкафу для одежды. Если бы Анна-Мария споткнулась и Джунипер оказалась в воздухе вместе со всеми проводами, смогла бы я поймать ее?

Теперь она весила в два раза больше, чем при рождении: один килограмм двести граммов. Конечно, это было связано с отеком… Несмотря на отечность, я могла закрыть пальцами одной ладони всю ее спину. Она казалась мне маленькой голубкой.

Как она меня воспринимала? Была ли у нее память или просто примитивная способность к узнаванию? Я пыталась заморозить время.

С помощью прозрачного скотча Трейси прикрепила к ее голове фиолетовый бантик, а на грудь — надпись: «Я ♥ маму».

Однако эти украшения не могли скрыть очевидного: она прожила пять недель, и нам казалось, что все это время она умирала.

«Нам нужно вывести из нее всю лишнюю жидкость», — сказала Диана.

Она была такой отекшей, что жидкость сочилась из ее кожи, проступая капельками на поверхность, словно пот. Она пухла, как бисквит в духовке. Ее шея заплыла, а лоб превратился в жировую складку над носом. Я перестала ее фотографировать. Я не хотела, чтобы она видела себя в таком состоянии, если выживет. Я не хотела запомнить ее такой.

В течение нескольких дней врачи спорили, что делать с отеком. Скопление жидкости было ответной реакцией тела на повреждение. Сосуды раскрывались таким образом, чтобы антитела и коагулянты могли попасть к поврежденному участку. Кровяное давление падало, кровь не доставляла отходы в почки, и вредные вещества накапливались внутри организма.

Я смотрела на нее, опухшую и влажную в одеялах, в то время как медики говорили о ее сухом весе и капельницах.

Том нервно усмехнулся, словно хотел сказать: «О, не обращайте внимания на мою жену, она в сильном стрессе».

Медсестры поставили ей капельницу с альбумином, чтобы загнать жидкость обратно в сосуды. К ней также поступал фуросемид, чтобы она больше мочилась, и дофамин, чтобы поднять ее кровяное давление. Стойка рядом с ее инкубатором была перегружена помпами с различными лекарствами, поэтому в палату привезли вторую.

Всем этим лекарствам необходимо было обеспечить доступ в тело Джунипер, но, по словам медсестер, это всегда было крайне проблематично. Маленькие капельницы, которые устанавливают в руку на ночь, не подходят для долгосрочного применения. Когда пациенты лежат в больнице месяцами, медсестрам необходим постоянный доступ в большие центральные вены, расположенные на туловище и шее. Из-за отказа кишечника Джунипер все питательные вещества, жиры и лекарства попадали в кровоток. Такой крошечный человек был не в состоянии все это абсорбировать, и, кроме того, некоторые лекарства не должны были поступать в одну вену.