— Вот и всё, — сказал Олег.

— Да, вот и всё, — откликнулась Ольга.

Олег встряхнул головой. Вика спала, чуть всхлипывая во сне и пуская слюни. Ольга не приходила. Вообще никто не приходил. Он встал, поправил на Вике сползшую простыню и вышел из номера, плотно придавив дверь, чтобы замок защёлкнулся.

С ровным, убаюкивающим гулом, чуть покачиваясь, автобус шёл по шоссе среди каменистой безжизненной пустыни. Собственно не один автобус, а длинный, теряющийся за поворотом шоссе караван нёсся сквозь равнодушную Аравийскую пустыню. Тысячи лет по здешним тропам двигались караваны верблюдов, гружённых тяжёлой поклажей, в сопровождении вооружённых копьями и саблями гарцующих всадников. Теперь это были автобусы с туристами, окружённые автоматчиками на джипах. Пустыни было всё равно, она будто дремала, дыша испепеляющим зноем и смертью, а люди, страшась её, неслись всё скорее и скорее туда, на запад, к дарующему воду, а, значит, и жизнь, Нилу.

Ольга сидела у окна, с завистью поглядывая на сладко посапывающую Викулю. Они ехали в Луксор, Древнюю столицу Египта. Автобус отправлялся от отеля в пять часов утра, так что поспать ночью почти не удалось. Потом долго собиралась колонна, ждали охрану. Ольгу несколько удивили столь серьёзные меры безопасности. «Видимо, не всё так здорово в этом курортном раю», — думала она. Экскурсовод на ломаном русском поболтал немного об Аравийской пустыне, которую они пересекали, и посоветовал отдохнуть. Но Ольге не спалось. Вчера днём, поревев в номере, она успокоилась и, взяв толстый том Агаты Кристи, прихваченный ею на всякий случай из дома, ушла в самый дальний уголок пляжа, где и провалялась до вечера, погрузившись в запутанные и не всегда понятные проблемы английского общества. «Зажрались», — сделала она для себя вывод, закрывая книгу, когда уже начало смеркаться. Придя в номер, она обнаружила там спящую Вику, которая, проснувшись, моментально начала кричать по поводу ключа от их номера. Они немного поскандалили, потом помирились и пошли ужинать. За ужином Вика поведала о своих приключениях, об Олеге, и они, в очередной раз, придя к выводу, что «все мужики — козлы», решили найти Олега и поблагодарить его. Побродив по отелю и барам, Олега они не нашли, обнаружили, правда, Саню с Вовчиком, но те клеили новых девиц и их не заметили. Вика предложила узнать номер Олега, но Ольга категорически отказалась, они снова немного поругались, снова помирились и отправились спать, так как вставать нужно было в четыре часа утра. Но выспавшаяся днём Викуля уснуть не могла, пристала с разговорами и только к часу ночи вконец озверевшая Ольга решительно выключила бра, сказав, что ещё одно слово и Вика — труп. Поспать удалось часа три. И вот теперь Вика сладко посапывала, а у Ольги сна не было ни в одном глазу.

«Ладно, — думала она, — потом высплюсь. Разве я сюда спать приехала? Сколько мне эта поездка стоила труда и нервов! А ведь я всего во второй раз отдыхать куда-то поехала. В первый раз три года назад в пансионат, на зимние каникулы. А с тех пор не до поездок было».

Тогда, вернувшись из пансионата, она испытывала странную раздвоенность чувств, как будто поездка в чём-то превзошла её ожидания, а в чём-то не оправдала. За эти десять дней она испытала совершенно новое для неё чувство: она ощутила себя не отдельной самодостаточной личностью, но частью чего-то большего, главенствующей и подчинённой одновременно. Она вдруг мысленно перестала отделять себя от Олега, сменив привычные «я» и «мне» на новые «мы» и «нам». Взрывы страсти, бросавшие их в объятия друг друга, сменились ровным жарким огнём желания. Она вдруг ясно ощутила себя главной в их тандеме, и ей даже стало казаться, что Олег говорит и ведёт себя словно подросток, требующий материнской опеки, и именно её обязанность по-взрослому, ласково и твёрдо направлять его в нужное русло. Легко добиваясь послушания Олега в бытовых мелочах, она вдруг решила, что так же легко сможет руководить им во всех его поступках.

Но когда поездка подошла к концу, она вдруг отчётливо поняла, что ничего, собственно, не изменилось, что единение было иллюзорным, что, вернувшись домой, она снова окажется сама по себе, тет-а-тет со своими проблемами. Она попыталась объясниться с Олегом, но тот легко и твёрдо ушёл от разговора на эту тему.

Третья четверть началась тяжело. Январь выдался пасмурным. Куцые, словно ответы двоечника, дни проходили быстро, незаметно, не оставляя в памяти ничего, за что можно зацепиться. Утром за окном было темно, по дороге в школу — темно, весь первый урок за окном чернела ночь, на втором уроке рассветало, но как-то неуверенно, будто день всё ещё сомневался, начинаться ему или не стоит. Какое-то время было светло, но солнце так и не прорывалось через перины облаков и свет в классе горел весь день. Часам к четырём мрак наваливался снова, и по дороге домой Ольга частенько сомневалась, был ли день вообще.

Дела навалились сразу все, стаей, как хулиганы в тёмном переулке. Снова начала чудить мать, она захотела опять распоряжаться своей пенсией, но Ольга, наученная горьким опытом, решительно воспротивилась и, твёрдо выдержав пару скандалов, сохранила за собою абсолютное право решать финансовые вопросы. Мать, обидевшись, почти перестала разговаривать, только день и ночь смотрела телевизор, впрочем, Ольгу это устраивало. Нужно было отдавать долги. Сделать это из зарплаты было проблематично, и она решила, по совету Анны Абрамовны, организовать дополнительные занятия. Но ничего не вышло. Когда она объявила день и время занятий, не пришел никто. Она сидела одна в классе и всё ждала, когда в дверь заглянула Татьяна Ивановна, словесник.

— Что, Оля, всё сидишь? Смотри, так вся молодость пройдёт, оглянуться не успеешь.

Отношения Ольги и Татьяны дружбою назвать было нельзя, но, оказавшись среди учителей в группе «молодёжь», куда школьные аборигены уверенно заносили всех до сорока лет, они испытывали некую взаимную симпатию и наедине даже переходили на «ты». Правда, первое время после празднования Дня учителя они относились друг к другу настороженно, с лёгким недоверием, но потом сблизились. Связывало их ещё и то, что Татьяна вела русский и литературу в Ольгином 6 «В».

— Да вот, назначила дополнительные, а никто не пришёл.

— Четверть только началась, какие тут дополнительные. Вот нахватают двоек, тогда и пойдут.

— Я хотела заранее, пока не нахватали, мне Анна Абрамовна посоветовала. К тебе ведь ходят.

— А, ты про эти дополнительные. Тогда ты не с того начала. У меня группы уже сложившиеся, они знают, что пропускать себе дороже выйдет. Быстро родителям позвоню, да и на уроке спуску не дам. Я же с ними на этих занятиях разбираю то, что потом спрашивать буду. Вот они и ходят. А ты сказала, кто из них должен обязательно прийти?

— Нет, как-то неудобно, это же за деньги. Я сказала, чтобы приходили, кто может, кому нужно.

— Ну ты даёшь! Так к тебе никто не придет. Ты в каких объявила, в шестых?

— Нет, в девятых. Им нужнее, у них экзамены.

— Девятым вообще ничего не нужно. Учиться за хорошие отметки им давно не интересно, а то, что им знания в жизни понадобятся, они ещё не поняли. Это в одиннадцатом доходит, и то не до всех. Так что не надейся, что они будут учиться за совесть. Остаётся заставить их учиться за страх. Правда, испугать их уже сложно, они за девять лет нас давно раскусили и знают, что ничего-то мы им не сделаем: ни на второй год не оставим, ни двойку за четверть не вкатим, ни из школы не выгоним. И нас они побаиваются только потому, что мы родителям настучать можем. Это, если родители нормальные, а если нет… Тебе надо было сначала с родителями переговорить, объяснить им, что по математике может двойка выйти, что знания слабенькие, что требуется индивидуальная подготовка, дополнительные занятия. А потом просто подождать, пока они попросят тебя со своим оболтусом позаниматься.