Сразу же после Сергея ее мысль перескакивала на Перова. Да, он, безусловно, сильный человек. Ему ничего не нужно внушать, похоже, что жестокость, склонность к преступлению, порок в самом широком смысле этого слова, равно как и сам бескомпромиссный, жесткий характер, он впитал с молоком матери. Но сможет ли женщина любить такого человека, как Перов? Разве можно вообще полюбить человека, считающего себя вправе калечить судьбы других людей. Ведь Перов вторгся в ее жизнь, воспользовавшись ее беззащитностью, слабостью и неспособностью реально смотреть на вещи. Она была почти ребенком, когда, подчиняясь исключительно инстинкту самосохранения, ударила насиловавшего ее Холодного… Но она убила его. И когда она опускала ему на голову тяжелую хрустальную пепельницу, она искренне желала ему смерти. Это была правда. Она бы и сейчас его убила, оказавшись в таком же положении…

* * *

Постояв на крыльце гостиницы и еще не решив, куда именно она пойдет, Эмма вновь вернулась в номер и позвонила в свою квартиру. А что, если Перов сейчас там? Но трубку никто не взял. Если даже Перов и там, навряд ли он поднимет трубку, выдавая тем самым свое присутствие. Да и зачем ему столько времени проводить в ее квартире, привлекая к себе внимание соседей… Соседи! Вспомнив про соседей, Эмма набрала номер телефона ближайшей соседки Валентины и, услышав ее голос, страшно обрадовалась.

– Валя, это я, Эмма…

– Эмка? – Валя тотчас узнала ее и даже как будто бы тоже обрадовалась. Она была обычной домохозяйкой, ее муж работал заместителем директора картонажной фабрики и сразу же после рождения ребенка позволил своей жене не работать, а вести дом и заниматься воспитанием сына. Это была спокойная полноватая молодая женщина с добрым широким лицом и веселыми глазами. Любимыми ее занятиями были просмотр сериалов по телевизору, чтение зарубежных любовных романов и хождение по магазинам. После смерти Эмминой матери именно Валентина помогала своей молоденькой соседке организовать похороны и поминки и первое время, как могла, поддерживала Эмму, приглашая без конца к себе в гости и пытаясь ее хоть немного привести в чувство. В течение тех двух лет, когда Эмма работала на Перова, они с Валентиной встречались значительно реже. Ничего не подозревающая соседка была уверена, что Эмме помогает какой-то родственник из Сибири, которого она несколько раз видела входящим или выходящим из Эмминой квартиры. Интеллигентный приятный мужчина. Так случилось, что Валентина даже ни разу не поинтересовалась, где учится или работает Эмма, потому что при встрече прежде всего обращала внимание на то, как Эмма одета, спрашивала ее, где она купила это платье или туфли, после чего они расходились по своим квартирам и тотчас забывали о существовании друг друга. Это были обычные, ни к чему не обязывающие отношения между соседями. Хотя Эмма всегда при встрече с Валентиной испытывала угрызения совести из-за того, что не может пригласить соседку на чашку чая и рассказать ей о своей жизни. В страхе перед каждым приходом Перова она старалась вообще не открывать никому дверь, пока не услышит характерный прерывистый нервный звонок… Кроме того, у нее были строгие инструкции…

– Эмка? Это ты? Откуда? Куда ты пропала?

– Я уезжала… по делам наследства… в Москву… Скажи, Валечка, ко мне никто не приходил, у тебя никто про меня ничего не расспрашивал?

– Приходили из ЖКО, спрашивали, куда ты уехала и почему не платишь за квартиру… Вот и все. А однажды вечером мне показалось, что кто-то открывает твою дверь, я подумала, что это ты, подошла к своей двери и посмотрела в «глазок»… Знаешь, мне показалось, что туда вошел мужчина. Понимаешь, на площадке свет не горел, этот мужчина мог войти и к соседям… Просто я слышала, как открылась дверь… ну и видела мужской силуэт… Если честно, то я подумала тогда, что к тебе пришел жених… Ты же молодая, красивая… Эмка, так откуда ты звонишь?

– С вокзала. Я сейчас приеду.

– У тебя хоть все хорошо? Наследство-то получила?

– Получила. Приеду, расскажу. Пока. – Она положила трубку и пожалела, что не спросила, когда же именно Валентина видела входящего в ее квартиру мужчину. Значит, Перов все-таки пасет ее. Ее не было в городе почти две недели. Если Перов ее и искал, то в Луговом или в Москве. Если же он такой идиот, что думает, будто она прячется от него где-нибудь в городе, то не исключено, что он действительно время от времени приходит в ее квартиру и поджидает ее там…

И все-таки она поехала домой. В гостиницу она возвратиться не могла из-за Орлова – была уже половина восьмого, а он так и не пришел за ней. Слезы душили ее. «Он бросил меня. Лора уговорила его остаться в семье. Обычное дело». Даже если бы он сейчас и пришел, рассуждала Эмма, останавливая машину и называя свой адрес, ей уже не хотелось его видеть… «Ведь он знает, как я переживаю, как жду его…» Она хотела, чтобы он, придя в гостиницу, прочитал записку и понял, что она ушла. Что она может обойтись и без его помощи. Что она сама пойдет в прокуратуру, сама сядет в тюрьму, а может, и подставит свою грудь для расстрела. Она была готова ко всему. Больше того, ей даже захотелось увидеть Перова, чтобы сказать ему о своем намерении во всем признаться.

Когда Эмма остановилась перед дверью своей квартиры, ноги почти не держали ее. Тело тряслось мелкой дрожью, зубы стучали, и почему-то было очень холодно…

Она вставила ключ в замок и медленно, стараясь не шуметь, чтобы ее не услышала Валентина, повернула его. Затем еще раз. Следующий ключ. Наконец дверь словно вздохнула и, чуть скрипнув, открылась. В лицо сразу же ударил запах яичницы. «Перов здесь живет…» – мелькнуло у нее в голове. От страха она уже не соображала, что делает. Стояла посреди прихожей и боялась пошевелиться. В полумраке прихожей мерцала в голубовато-фиолетовом, льющемся из гостиной свете большая хрустальная пепельница. Прозрачная, она тоже казалась голубой. Но вдруг на ней явно проступили красные пятна… Эмма зажмурила глаза и замотала головой. Открыла их и поняла, что пепельница вся в крови… В крови ее дяди, который теперь лежал в земле и гнил…

Она сделала еще один шаг. В квартире было тихо. Но гостиная была освещена так, словно где-то в глубине ее беззвучно работал телевизор. А что, если Перов уснул, глядя телевизор, и теперь спит?

Эмма подошла еще ближе к тумбочке, на которой стояла пепельница, и поняла, что она совершенно чистая и что на ней нет никакой крови. Просто в ней лежат красные бусы. Бусы ее матери. Она взяла бусы и машинально надела на себя. Послышался шорох. В гостиной заметались тени. Перов проснулся. Эмма схватила пепельницу. Сейчас круг замкнется. Несколько мгновений – и все будет кончено. Он не имеет права жить. Если он оставит в покое ее, то примется за кого-нибудь еще… Он не успокоится, пока не обопьется своим же злом…

В светлом прямоугольнике возник мужской силуэт. Человек набросился на Эмму, сбив ее с ног… От человека пахло чесноком и яичницей. Мерзкий запах. Мерзкий человек. Крепко держа в руке пепельницу, Эмма со всей силы обрушила ее на голову Перова. Послышался звук разбившегося стекла; тело, лежащее на ней, тотчас обмякло, что-то теплое закапало ей на лицо. Она быстро сбросила с себя мужчину, поднялась и первое, что она сделала, чтобы не повторить ошибки двухлетней давности, кинулась к входной двери и крепко-накрепко заперла ее на все замки, засов и цепочку. После этого, перешагнув через распростертое на полу тело, вошла в гостиную. Так и есть: в углу работал телевизор. Шла информационная программа «Сегодня». Только звук был отключен. Эмма плотно задернула шторы и включила свет. Перов был в клетчатой фланелевой рубашке и спортивном синем трико. Он лежал лицом вниз, голова его была залита кровью. Эмма, почему-то почувствовав себя значительно лучше, подошла поближе и включила свет в прихожей. У Перова были темные волосы, мужчина же, который лежал на полу, был ярко выраженным блондином. У него были совершенно белые волосы, запачканные кровью. Эмма почувствовала, как внутри у нее похолодело. Присев на корточки и с трудом перевернув мужчину на спину, она чуть не закричала от ужаса, увидев знакомые черты лица и плотно сжатые губы…