А вот быль из начала 90-х, характеризующая нашего героя в полной мере.

Тогда живой бог в очередной раз разорился. И стал бог сбагривать имущество. Мне он решил продать старинный «мерседес» за умеренные деньги.

– На ней, – сказало божество, – людей из ресторана в гостиницы возили. В Германии! Поэтому машина в приличном состоянии. Бери!

– Да зачем мне? – сомневаюсь.

– Тебе надо! – гипнотизирует Тропилло.

Едем в Купчино. Подъезжаем к гаражу. Вдруг на чистом небе собираются тучи, и, когда Тропилло открывает гаражную дверь, раздается гром из недавно еще ясного неба.

– Предупреждение, – говорю я.

– Одобрение! – втюхивает Тропилло.

Теперь машина моя. До сих пор я в ней дырки заделываю. А на днях нашел под сиденьем пулеметную ленту немецких презервативов. Штук сто. Кажется, я купил публичный дом на колесах.

Кстати, из Ленинградского рок-клуба исключили только одного человека. Этот человек – Андрей Тропилло. Случился курьез в 1988 году, сразу после 6-го рок-фестиваля. Формулировка: «За волюнтаризм». Как хотите, так и понимайте.

В ленинградские времена мысли о Москве будоражили душу. В Москве, мол, пробиться в люди много легче, чем дома. И сейчас так считают. В те годы, о которых идет речь, единственная область советской жизни, где своей стремительной историей Ленинград опережал Москву, была рок-музыка. Вспоминать сегодня я стану последние месяцы перед приходом к партийной власти Михаила Горбачева.

В столице в рок-музыканты часто рекрутировались детки из номенклатурных семей. Советские, так сказать, сливки. Чего стоит один Стас Намин из клана Микоянов. К совэлите принадлежали и Троицкий, и Липницкий, и Макаревич. На берегах Невы лучшие рокеры – это выходцы из разночинной среды. Да и рок-клуб сложился как достаточно плебейская, в лучшем смысле этого слова, организация.

В остальных видах трудовой деятельности за славой и коровой следовало отправляться в Москву. А в Ленинграде тем временем…

К 1984 году у автора данных меморий имелось несколько приличных публикаций. Я уже собрал книгу повестей и рассказов для местного филиала издательства «Советский писатель». Но первоначально рукопись предстояло обсудить на семинаре прозы в Доме писателей и получить благожелательную рекомендацию руководителя Евгения Кутузова. А что решат в издательстве… Об этом даже думать не хотелось. Другое дело Москва. Историй о том, как в Москве делались карьеры, ходило множество. Тогдашний мой приятель, прозаик с трудовой биографией Валерий С., Москву нахваливал особенно. Поскольку он уже выпустил две книги и вступил в Союз писателей, то я ему невольно верил.

– Вступить в Союз – это все равно что стать полковником, – утверждал Валера. – Даже больше! И тебе надо со мной в столицу ездить. Главное, оказаться в нужное время и в нужном месте!

Попробую воссоздать один из сюжетов 1984 года. Мой товарищ достал номер рижской газеты, которая в те годы единственная в стране публиковала брачные объявления. Валера С. отправлялся в белокаменную, звонил женщинам из объявлений, проживавшим в столице, и назначал им встречи в Доме писателей, что неподалеку от Нового Арбата, предполагая пустить пыль в глаза, покорить не только сердце, но и открыть таким образом в столице корреспондентский пункт. Чтобы можно было останавливаться с любовными утехами и делать пресловутую литературную карьеру. У меня же в столице знакомых практически не имелось. Однажды мы поехали вместе. Целый день я где-то болтался, а вечером прибыл в Дом литераторов. Помню промозглый вечер посредине зимы. Валера провел меня в здание, поскольку имел заветный билет члена Союза писателей. В советском смысле приятель карьеру уже сделал. Но ему хотелось больше, чем могла предложить скудная литературная жизнь в Ленинграде. Когда я прибыл в писательский особняк, Валера встречался с предпоследней невестой по объявлениям. Поздоровавшись, я сел за соседний от разговора столик, но мне было все слышно. Встреча происходила в кофейно-бутербродном зале, стены которого оказались расписанными всякой глупостью – знаменитости шутили, чирикали шутки на стенах, и их нетрезвую муть обводили затем масляными красками.

– Должна признаться – в моей картотеке два офицера ракетных войск, невропатолог, выдающийся сталевар, еврей и председатель леспромхоза, – донеслось до меня заявление невесты.

Валера ожидал повстречать одинокую и задолбанную собственными комплексами особу, а нарвался на деловую вдову в собственном и чужом соку.

– Я должна задать вам несколько вопросов. Сколько вам лет?

Валера ответил правду.

– Сколько у вас было жен и есть детей?

Валера ответил неправду.

– Вы пьете?

Валера ответил неправду.

Мадам достала анкету, передала моему приятелю и попросила:

– Заполните, пожалуйста, и подпишите. Я проведу анализ полученных данных и сообщу вам результат. А мне еще ехать в другой конец города.

Когда невеста удалилась, мы, подсчитав наличность, решили перейти в зал более высокого ресторанного разряда. Зал был белый. Под белыми стенами столы белели свежими скатертями, салфетками, приборами и водкой в рюмках. Многие ели, пили и курили в белых рубашках. Белые спирали дыма сворачивались в галактики. Но в зале оказалось много и красных… раков. Я никогда не ел раков, и никогда раков не ели при мне!..

Подошел официант.

– В зале обслуживаются только писатели, – произнес он, глядя поверх наших голов.

Валера покраснел, ткнулся рукой во внутренний карман пиджака и достал красное удостоверение с Лениным.

– Силь ву пле, – одобрил официант, оттаивая лицом.

Что-то мы заказали скромное. Не помню что. Но точно – не раков.

– Ты не понимаешь, как это трудно, как трудно пробиться, – стал жаловаться на жизнь приятель. – Вот, вроде, пробился, все, баста! Но нет, опять дебри вокруг какие-то человеконенавистнические и дети, дети; детей столько, что чувствуешь себя туркменом… Нет, надо накупить презервативов и валить в столицу…

За столом напротив сидели толстые поэты – горный классик Расул Гамзатов и классик равнинный Григорий Поженян. Перед ними громоздились красные груды отломанных клешней, напоминавшие картину Верещагина «Апофеоз войны». Толстых классиков, замерев от свалившегося на нее счастья, слушала румяная девица с косой. Классики устало петушились. Девице принесли блюдо с мороженым – небольшую кремлевскую башенку с мармеладной звездой килограмма на полтора. Девица съела звезду, шпиль, зубцы и стены, не глядя на пломбир, счастливо внимая…

Прозаик Валера говорил мне:

– Скоро придет другая невеста, но я потерял ориентиры. Мне важнее задружиться с нужными ребятами, редакторами прозы из издательства «Рабочая мысль». И они скоро подвалят. Мне надо их накачать.

В белую залу с шумом вошел коренастый человек третьей молодости и с недельной щетиной на вяловатом подбородке. Это оказался Юлиан Семенов, автор нашумевших политических триллеров типа «Семнадцать мгновений весны». Он был облачен в походную форму американских пехотинцев и высокие ботинки на шнуровке, у которых по-клоунски загибались носы. С ним рядом была ослепительная женщина – лицо, зубы, видные половины грудей, платье, драгоценные камни и меховая накидка.