А могло всплыть. Вон пальцы слегка дрогнули, а на пухлых щеках появился румянец.

– Нас интересует личность Вихо. То, каким он был человеком. Что бы ни было в прошлом, мы не собираемся предавать это огласке, – Милдред говорила мягко, не вплетая в слова силу, но все равно замутило.

И слабость нахлынула сразу и вдруг.

И она поняла, что сама просто-напросто не встанет с этого вот кресла.

– Да… конечно… но я? Мы никогда-то не были приятелями…

– А кто был?

– Так… странно, но… никто, пожалуй. Нет, вы не подумайте, Вихо был компанейским парнем, но… как-то не сошелся он ни с кем… амбиции… и все такое… Чаю хотите?

– Хочу, – Милдред вцепилась в подлокотники, пытаясь успокоить дрожь в пальцах. – С сахаром. Много сахара, если можно.

– Конечно… Вихо… мы познакомились с ним в первый же день… то есть нас поселили в одну комнату…

Повезло. Они искали хоть кого-то из того выпуска, кто основался бы в Нью-Йорке, и вот, выходит, повезло больше, чем рассчитывали.

– Но прожили вместе недолго… с год… я попросил сменить соседа… и так получилось, что мне пошли навстречу.

– Почему?

– Может, потому, что мой отец тоже учился здесь?

– Нет, почему вы попросили сменить соседа, – Лука встал словно бы рядом, но в то же время загораживая от Милдред этого пухлого человечка. Или Милдред от него? – Из-за того, что он был полукровкой?

– Что?! – возмущение было почти искренним. – Нет… конечно, нет… полукровкой он был… а еще – редкостным придурком, решившим, что ему можно все. Что… если он поступил, то теперь…

Он отер лицо ладонью. Махнул рукой. И как-то обреченно плюхнулся в кресло, откуда рявкнул:

– Долго я еще чай ждать буду?!

Принесли почти сразу. И девица, проплывая мимо Милдред, одарила ее ненавидящим взглядом. Пускай…

Три ложки сахара. Или четыре?

Лучше пять. Сладкое хорошо восстанавливает силы, и вчера стоило бы прикупить шоколадный торт. Сегодня… точно. Милдред купит торт. Наберет ванну, заберется в нее и будет лежать, пока вода совсем не остынет. А потом, выбравшись, съест этот треклятый торт, закусит снотворным и даст себе отдых.

– Понимаете… я отличался некоторой… застенчивостью. Мой отец был юристом… и дед, и прадед… я с малых лет знал, что меня ждет. И это не пугало. Напротив. Отец брал меня на встречи с клиентами. Знакомил… знакомства порой решают многое. Я присутствовал на судах. В двенадцать мне позволяли составлять ходатайства. Да… отец их проверял, естественно… чуть позже и проверять перестал. По вечерам мы разбирали интересные дела, а «Вестник юриспруденции» был моим любимым журналом… и остался… да… может, конечно, я не так и известен, но вполне успешен. Сейчас. А тогда… я не сомневался, что буду лучшим на курсе, но вдруг оказалось, что есть и другие. И у них тоже родители, и деды, и прадеды. И еще другие родственники… и связи, да… а кроме связей – амбиции. И сила…

Он размешивал сахар. Медленно. Сосредоточенно. По часовой стрелке.

– И еще внешность. Харизма… я вдруг понял, что… никто не собирается мною восхищаться. Отец… он в меня верил. А мама и бабушка просто любили. Кормили… слишком уж кормили. Погодите…

Ложечка коснулась края чашки с тихим звоном. А на столе появился снимок.

– Вот, – этот снимок Хьюго протянул Луке. – Это я… в студенческую пору… как видите, я был довольно тучным.

Это еще мягко сказано. Он был толстым.

И костюм не способен был скрыть этой полноты. Подушки плеч. Несколько подбородков, башней поднимавшихся над воротничком. Круглые, слегка обвисающие щеки. И заплывшие глаза, которые почти не видны. Длинные волосы на пробор кажутся редкими и грязными.

– Стоит ли говорить, что я пришелся… не совсем ко двору… я… понимаете, я не осознавал этой проблемы! Точнее, вес никогда не был проблемой! Моя матушка… и бабушка… они хорошо готовили. Отец… он тоже всегда был крупным мужчиной. И никто бы не обозвал его толстым. В нашем городе его уважали… и меня тоже… я даже консультации давал еще до поступления, – голос его сорвался, кажется, несмотря на прошедшие годы, тема была болезненной. – Мама… она считала, что мужчины должно быть много… и внешность ничего не значит, главное – душа, а на деле…

– Значит… – произнес Лука.

И Хьюго кивнул. Вздохнул. И взялся за ложечку.

– Мне быстро объяснили, кто я есть. Забавный уродец, который должен писать домашнюю работу за других, более успешных, и радоваться, если день прошел спокойно.

– Над вами издевались?

– Сперва это были шутки… просто шутки… потом появились прозвища… потом… становилось все хуже… я… я не понимал… я ведь был просто домашним ребенком… я и в школу-то не ходил. Зачем? У моих родителей были деньги, чтобы оплатить домашнее обучение, а экзамены я сдал на отлично… да… мне казалось, что, если я буду терпеть, они отстанут. Но не отстали.

Ложечку он вытащил. Положил на край тарелки. И сказал:

– А он… я ему помогал. Вихо поступил по спортивной стипендии, но знаний у него отчаянно не хватало. И мне показалось, что мы можем если не подружиться, то хотя бы быть полезны друг другу. Я взялся его репетировать, а он – меня защищать. Он был ярким человеком. Таким, которому радуются. С кем легко заводить знакомства и вообще… он сам все портил.

– Так что случилось?

– В первый год мы вполне себе мирно уживались. Он даже взялся помочь мне похудеть. Таскал с собой на стадион. Заставлял бегать. Отжиматься. Заниматься спортом, хотя спортсмен из меня еще тот был. Занялся моим рационом. Я много ел. Особенно когда волновался, а волновался постоянно… из-за них всех я стал очень нервным, что сказывалось на учебе. А Вихо помогал, да… иногда он занимал у меня денег. Я знал, что он из небогатой семьи, и мне не жаль было пятерки или десятки другу. Я думал, что мы друзья, пока…

Губа оттопырилась. И показалось, что вполне успешный адвокат, сумевший пробиться не в родном городке, где его бы приняли с распростертыми объятиями, а в Нью-Йорке, расплачется.

– Он решил, что моя дружба – не то, что ему нужно. Он захотел войти в студенческое братство… стать своим. Он… подстроил одну шутку. Совсем несмешную для меня шутку… я очутился в больнице… и да, отчасти поэтому нас расселили легко. Мне, как пострадавшей стороне, позволили жить одному, благо была возможность.

Он сцепил пальцы. А к чаю так и не притронулся.

– Знаете… когда вдруг оказываешься голым перед толпой гогочущих однокурсников… тех, кого пригласили посмотреть на твой позор…