Согласно нашему уговору держать Вас в курсе, довожу до Вашего сведения, что оба путешественника остановились в гостинице на улице Вивьен неподалеку от посольства Испании. По моим сведениям, они посетили графа де Аранда. Тот уделил им не особо много внимания, передав их в руки некоего испанца, проживающего в Париже. Субъект отзывается на имя Салас Брингас. Это мелкий литератор без определенных занятий. Перебивается написанием ничтожных памфлетов, а также обделывает темные делишки, работая то на одних, то на других. Насколько удалось разузнать, слывет бунтовщиком и вольнодумцем. Был связан с инквизицией, а в Испании имел проблемы с законом (в испанской полиции на него наверняка заведено дело, а то и не одно). Также субъект известен в кругах испанских эмигрантов в Байонне и Париже. Здесь он как минимум дважды сидел в тюрьме. Они с графом де Аранда земляки (если не ошибаюсь, родились в одном городе), что дает Брингасу право часто посещать посольство Испании. Говорят, здесь его используют как поверенного в различных делах и мастера на все руки. Кроме того, он завсегдатай некоторых светских салонов, где его терпят благодаря обаянию и живописному виду. Еще его можно встретить в кофейнях, где проводят время философы и устраиваются политические диспуты.

Что касается наших путешественников, они сделали кое-какие попытки приобрести то, за чем пожаловали, однако пока безуспешно. По моим сведениям, издание, которое они ищут, достать не так-то просто. В остальном ничем особенным они не занимаются. В свободное от книжных лавок время разгуливают по центральным улицам или сидят в кофейне, где читают французские, испанские или английские газеты. Брингас не отходит от них ни на шаг: обедает, ужинает и таскается по трактирам за их счет. Я не теряю из виду всех троих, где бы они ни оказались и что бы ни делали, и обо всем буду сообщать Вам, как мы договаривались.

Со своей стороны, я пока обдумываю, как лучше всего обделать наше с Вами дело. Что же касается расходов, боюсь, что они окажутся выше предвиденных. Цены в Париже заоблачные, а сведения, которые я получаю, стоят недешево (в этом городе рта никто не раскроет дешевле чем за луидор). Так что, когда вернусь, сделаем перерасчет. Если же дело затянется, Вам придется прислать мне еще денег с помощью векселя.

Остаюсь Ваш,

Паскуаль Рапосо

Сдув песок и отряхнув бумажный лист, чтобы чернила окончательно высохли, Паскуаль Рапосо складывает письмо, заворачивает в другой лист, скрепляет его сургучом и пишет с лицевой стороны адрес. Проделав все это, он встает, потягивается и подходит к окошку. Старый дощатый пол скрипит у него под ногами. На нем штаны, жилетка, рубашка, его скромный багаж раскидан по комнате, в которой он остановился: второй этаж пансиона «Король Генрих», скромного заведения, размещающегося на Рю-де-ла-Ферронри, где во всякий час слышны крики извозчиков и рыночных торговок, галдящих внизу, в лабиринте улиц, лавок и лачуг ближайшего рынка, который лепится к стене старого кладбища Невинных, расположенного аккурат напротив пансиона, где живет Рапосо. Он останавливается в этом пансионе уже не впервые. Всякий раз, когда его занятия – надо заметить, что даже за самое безобидное из них его бы охотно вздернули на виселицу, – приводили его в Париж, бывший кавалерист жил в одном и том же месте, которое привлекает его тем, что именно здесь останавливаются путешественники и коммивояжеры всех мастей и поэтому легко остаться незамеченным; а трех луидоров, которые он платит в неделю, хватает также и на плотный завтрак. Единственный минус – это то, что в заведении не так давно сменились владельцы. Бывший хозяин – тихий замкнутый бретонец – отбыл, прихватив свои накопления, в деревушку Морбиан, новые же – супружеская пара среднего возраста – ведут дела, пользуясь услугами дочки и кухарки.

Налюбовавшись в окно, Рапосо идет к двери, открывает ее и зовет. Появляется дочка хозяев, девушка лет двадцати, с пышными формами и глазами навыкате, в чепчике, под который убраны волосы. Рапосо отдает ей письмо и пять лир, поручив отнести письмо на почту. Мгновение девушка медлит, рассматривая висящую на стене саблю постояльца, и не слишком возмущается, когда тот, чередуя тактику, отвешивает ей звонкий шлепок по круглому заду ровно в тот миг, когда она устремляется к двери. Тело у нее плотное, юное и чувствительное к прикосновениям. Улыбка девушки – ее зовут Генриетта – обещает некоторые возможности – или, по крайней мере, их не отвергает. Вот в чем прелесть Парижа – с уважением думает Рапосо – города, где нравы легкие, а женщины не воротят нос и сразу же уясняют, чего от них ждут. Обмозговывая все это, он смотрит на часы, лежащие в одном из ящиков соснового комода рядом с кошельком, где хранятся монеты, и коротким двуствольным пистолетом. Затем сует часы в жилетный карман, надевает камзол из бурого сукна, шляпу и, проверив заряд и запал, сует оружие в правый карман камзола; потом берет кошелек, запирает дверь на ключ, спускается по лестнице и выходит на улицу, кивком поприветствовав хозяина, который покуривает свою трубку, сидя в дверях.

Ограда кладбища – на нем запретили хоронить всего несколько месяцев назад, однако все кости пребывают на своих местах в целости и сохранности – воняет укропом и подгнившими фруктами, а прямо по центру мостовой бежит подозрительный мутный ручеек. Рапосо шагает в сторону Сены по Сен-Дени, проходит под зловещими средневековыми сводами Пти-Шатле и поворачивает налево, следуя по набережной до Гревской площади. На некотором расстоянии от ратуши, под углом к узкому зданию, которое возвышается рядом с рекой, располагается старый кабак «Образ Богородицы», где в этот час бурного оживления не наблюдается, если не считать нескольких зевак, сидящих у дверей и наблюдающих за тем, как солнце затапливает площадь. Рапосо усаживается на деревянную скамейку, прислоняется спиной к стене, заказывает кувшин прохладной воды и любуется соседним островом Сен-Луи, Пон-Ружем и белыми башнями кафедрального собора, которые возвышаются над черепичными крышами, поздравляя себя с тем, что уж на этот раз с погодой ему повезло. Прежде Париж неизменно встречал его ненастьем, проливными дождями, которые заливают город чуть ли не в продолжение всего года, превращая улицы в непролазную грязь, несмотря на наличие мостовых. Париж, как утверждают знатоки, столица просвещения, озаряющего всю Европу, однако при этом его никак не назовешь столицей чистоты.

– Лопни мои глаза, Паскуаль… Какой черт принес тебя сюда?

Краем глаза Рапосо замечает человека, который появился в дверях заведения и поздоровался с ним на неуклюжем испанском, пожимает плечами и ногой придвигает табурет, чтобы тот сел рядом.

– Рад видеть тебя, Мило, – отвечает он по-французски. – Похоже, ты получил мое послание.

– Получил. И тут же явился поприветствовать друга. Сколько времени мы не виделись? Год?

– Почти два.

Мило, толстый и лысый человечек в треуголке и темном рединготе, достающем до грязных сапог, улыбается и хлопает себя по колену:

– Дьявол… Как быстро летит время!

Опытным глазом Рапосо рассматривает витую трость с бронзовым набалдашником, которую его собеседник держит между колен – такие трости любят инспектора полиции, патрулирующие парижские кварталы: очень удобно, чтобы одним ударом проломить кому-нибудь череп. Мило умеет пользоваться этим предметом: сам Рапосо как-то раз стал свидетелем такого удара во время одного парижского дельца, в котором они оба принимали участие.