друг на друга и улыбаясь каким-то только им одним известным мыслям. И все время, пока они так шли — до самого привала на ночлег, — Янка чувствовал легкое, приятное волнение. Айя… Как они тогда зимой в метель ехали, завернувшись в одну шубу. Нежная дрожь, первые поцелуи, зимняя вьюга… И вот она опять около него, та же Айя, только повзрослевшая, похорошевшая. Возьми ее руку, и она не отнимет, возможно, даже ответит на ласку. Она будет нежным эхом на каждую твою мысль, она улыбнется, когда тебе будет радостно, и опечалится твоей печалью. Ах, Янка, неужели тебе этого недостаточно?!

Гроза скоро прошла, унося тучи, и опять над степью пылало яркое летнее солнце.

Под вечер обоз приехал к оврагу и остановился на ночлег. Сразу же загорелось несколько костров. Женщины готовили ужин, а мужчины, стреножив лошадей, пустили их пастись в кустах оврага. Люди сушили у костров намокшую одежду. Послышались песни, полились разговоры, и до самой ночи не затихал веселый гомон в лагере беженцев. И опять, словно случайно, рядом с Янкой у костра сидела девушка с карими глазами. Он, растянувшись на траве лицом к огню, покусывал сухую былинку; она, поджав ноги под юбку, смотрела на противоположную сторону лагеря, где над гладкой равниной степи одиноко возвышался конусообразный холм.

— Какой странный холм, — промолвила Айя.

— Это курган, древний могильный холм… — ответил Янка. — Может, в нем лежит какой-нибудь монгольский князь с женами, конями, золотым оружием и разными драгоценностями.

— Почему их никто не выроет? Разве люди не знают, что там такие богатства?

— Наверное, никому не приходило в голову.

— Но если это действительно так, ведь золото может пропасть. Заржавеет и пропадет.

В костре со свистом зашипела мокрая ветка. Янка невольно переглянулся с Айей.

— Заржавеет и пропадет, — мечтательно повторил он, и вдруг оба они покраснели. «Богатство пропадет», — подумал Янка, но уже не произнес этих слов вслух. И ему показалось, что они говорили совсем не о могильном кургане, а о чем-то другом, что заставило их покраснеть.

Утром, до рассвета они отправились в путь. После полудня на юге показались далекие горные хребты. Они постепенно увеличивались. Синие вершины их все выше и выше вырисовывались на горизонте, и опять взгляд Янки не мог оторваться от таинственной, обманчиво близкой страны гор. Все чаще и чаще посматривал он туда, и все ярче и ярче блестел его взгляд. Даже Айя обратила на это внимание и сразу поняла, почему так горят его глаза. В тех горах родилась прекрасная мечта Янки! Теперь он не мог ни о чем больше думать.

В тот вечер, когда беженцы остановились на последний ночлег, Айя не пришла к костру Зитаров. Заметил ли Янка ее отсутствие? Понял ли он, почему она избегала его, и догадался ли, как задел он самолюбие и гордость девушки и что она переживала в ту ночь? Он забрался с наступлением тьмы под воз и мысленно старался увидеть сквозь мрак ночи милое видение, его волновали надежды, тоска и неизвестность: где теперь Лаура? Увидит ли он ее завтра или ему придется еще долго ждать этого момента?.. И осталась ли она прежней, какой жила в его воображении?

2

В Бийск они приехали около полудня. Очень трудно было спуститься по крутому склону в долину реки Бии, где начинался город. Дети и старики слезли с возов, взяв в руки бьющиеся вещи, а мужчины просунули палки в колеса, чтобы затормозить ход телеги. Беженцы помогали друг другу при спуске: один держал лошадь под уздцы, другой натягивал вожжи, остальные подпирали плечами воз с обеих сторон, стараясь умерить бег и облегчить вес катящегося под уклон воза. Пока спускался один воз, остальные ждали наверху. Спуск продолжался больше часа. Несмотря на все предосторожности, не обошлось без неприятностей. Лошади упирались изо всех сил, стараясь сдержать воз, но хомут неизбежно наезжал на уши, и, спустившись наполовину, иная кляча не выдерживала и неслась вскачь. Грохотали привязанные к телегам ведра, падали мешки с сеном, развязывались узлы на возу, испуганно кудахтали куры. Проходило немало времени, пока воз приводили в порядок.

В городе беженцы узнали, что приехавшие сюда раньше латыши остановились в лесу, вблизи станции, и что в городе нельзя найти квартиры. Погода стояла теплая, со дня на день ожидали отправки эшелона, поэтому можно было пожить неделю под открытым небом, и прибывшие отправились в сосновый бор возле станции.

Движение на железной дороге было небольшое. Один раз в сутки приходил пассажирский поезд из Барнаула и Новониколаевска и один раз уходил. Изредка раздавался гудок маневрового паровоза, но большую часть суток на станции царила тишина.

Теперь лес у станции ожил. Дым множества костров поднимался над соснами; кудахтали куры, пели петухи, лаяли собаки. В лесу там и сям стояли шалаши беженцев. На протянутых между деревьями веревках сушилось белье. А на кострах висели закопченные котелки.

Приехавших из Бренгулей в этом лагере встретили как долгожданных родных. Здесь уже находились латыши из степей и из обширного горного края. Немного подальше от железной дороги, у реки, расположились литовцы и поляки. Местами слышалась эстонская речь. И совсем отдельно от других, на конце лагеря, устроились белорусы. Никто не знал, где находились они все эти годы, из каких медвежьих углов и горных ущелий выползли, но сейчас, словно перелетные птицы осенью, спешили они сюда. Степные хлебопашцы и новоселы из тайги, лесорубы из непролазной чащи векового леса и смолокуры, горные охотники и сборщики хмеля, ремесленники из больших сел и батраки, работавшие у степных кулаков за кусок хлеба, — все съехались сюда, в этот большой лагерь, и с нетерпением ждали того дня, когда паровой конь повезет их назад, на далекую родину. Некоторые заявились сюда две недели тому назад, надеясь уехать с первым эшелоном, другие только что прибыли. Каждый день в лагере появлялись все новые и новые лица.

Жители Бренгулей составляли самую большую группу в лагере и поселились вместе, почти в таком же порядке, как жили в тайге. Приехавшие раньше занимали рядом места своим запоздавшим соседям и не пускали чужих; да никто и не пытался их утеснить: в лесу было достаточно просторно.

Янка Зитар пытался узнать, приехали ли сюда латыши, жившие в горах, но бренгульские жители ничего не знали об этом, а обойти лагерь не было времени: надо было немедленно строить шалаш — убежище на ночь. Парни взяли топоры и отправились в лес. Скоро они, притащив громадные, пахнущие хвоей охапки, натесали кольев и поставили каркас шалаша. Эрнест со