class="p1">Эрика закрывает глаза. Она не перестает думать о разговоре с Мартином. Часть ее сомневается, вправе ли жена обвинять мужа за то, что тот слишком много работает. Эрика ведь понимает, что компания – проект его мечты и что собственное дело отнимает много времени. Может быть, она просто завидует, поскольку к своей работе любви не испытывает? С другой стороны, за пять лет компания уже могла бы встать на ноги и не требовать его постоянного внимания. Честно говоря, у Эрики складывается ощущение, будто муж сознательно делает выбор в пользу работы, пренебрегая семьей.

– Бокал вина не хочешь? – спрашивает Юнас.

– С удовольствием, – отвечает Эрика.

Юнас протягивает ей пластиковый стаканчик с белым вином, они чокаются, и Эрика замечает под воротником у Юнаса нитку деревянных бус.

– Это сандаловое дерево, – говорит он и достает украшение. – Мне подарила их девушка по имени Приша. Она выросла в детском доме, где я работал. Женщины нашли ее, новорожденную, на свалке и принесли к нам. Сейчас она учится на инженера.

– Невероятная история!

– Да, Индия удивительная страна. Там действительно может случиться все что угодно.

Эрика заинтересованно кивает и задумывается, каково это – жить в стране с совершенно другой культурой. Она всегда мечтала совершить кругосветное путешествие. Над письменным столом в студенческом общежитии в Лунде висела карта мира, где были отмечены города, в которых ей хотелось побывать – Лиссабон, Мадрид, Венеция, Стамбул, Каир, Бангкок, Сингапур, Шанхай, Сеул, Токио, Сидней, Гонолулу, Сан-Франциско, Мехико и Гавана. Жемчужное ожерелье городов, которые идеально укладываются в маршрут кругосветного путешествия, но Эрика так ни один из них и не посетила. Хотя нет, однажды самолет, на котором они летели на Гран-Канария, приземлился на дозаправку в Лиссабоне, но это не в счет.

Допив вино, Эрика не возражает, когда Юнас вновь наполняет ее стакан. В детстве она считала себя смелой. Мало кто мог так же долго стоять босиком на коровьей лепешке, пока та не лопнет, бесстрашно запрыгнуть на спину быка, броситься вниз со стога сена, забраться на верхушку Одинокого дерева[36] или самые крупные и замшелые валуны у водопада Форсефаль. Может быть, поэтому Эрике сейчас не по себе? Может, причина раздражения кроется в ограниченности и заурядности ее жизни?

Используя плед вместо скатерти, Юнас накрыл ужин и подает Эрике тарелку. Ей трудно оторвать от него взгляд. Губы ее бывшего молодого человека за тридцать лет ничуть не изменились, она смущенно вспоминает их долгие нежные поцелуи.

– Ну вот, – говорит он, ласково глядя на нее. – Это запеченный цыпленок тандури, а это – райта, что-то типа салата с йогуртом и мятой.

– Ничего себе, выглядит ужасно вкусно! – восклицает Эрика. – Это полагается завернуть в питу?

Юнас кивает в ответ и протягивает ей тарелку с хлебом.

Пока продолжается пикник по-индийски, он рассказывает о своей жизни в Калькутте.

– Мама предпочла бы, чтобы я жил здесь, – говорит он, откусывая от питы.

– Понимаю. Моя мама недовольна, что я живу так далеко от Юсшера, это притом что мне сюда ехать всего пару часов.

– Как нынче дела у Моны? – интересуется Юнас.

Эрика отставляет тарелку в сторону.

– Не знаю, честно говоря. Весь последний год я сильно за нее беспокоилась.

– Вот как? Почему?

– Мне кажется, она слишком много работает. Управлять отелем и параллельно заниматься тысячей других дел весьма утомительно. Боюсь, она себя загонит.

– Понимаю, – откликается Юнас, отпивая вина.

– Прошлой зимой мама серьезно болела, и финансовое положение отеля, похоже, оставляет желать лучшего, хотя она и отказывается это признавать.

– Нелегко привыкнуть к тому, что родители стареют и мы меняемся с ними ролями, – кивает он. – И обидеть не хочется, слишком глубоко вмешиваясь в их дела.

– Вот именно. Как узнать, когда наступает переломный момент и им уже больше не справиться без нашей помощи?

– А что говорит об этом сама Мона? Допускает мысль об уходе на пенсию?

Эрика возводит глаза к небу.

– Нет, совершенно. Мать не собирается покидать старый дом до самой смерти.

– Но в конце концов, самое главное – чтобы она была здорова и счастлива, – замечает Юнас, усаживаясь поудобнее.

– Полагаю, да. Вот только какой смысл мы вкладываем в слово «счастье»?

– Большинство ответило бы, что счастье – это уверенность в завтрашнем дне: хлеб на столе и крыша над головой, – говорит он, перебирая свои бусы.

– Само собой разумеется. Но, когда базовые потребности удовлетворены, разве не вредит человеку избыток безопасности и комфорта? Ведь появляется риск застрять в телевизионных реалити-шоу и упустить собственную жизнь. Что толку смотреть на знаменитостей, напяливших на себя тесное трико и пытающихся разучить ча-ча-ча? Вместо того, чтобы приобретать разнообразный опыт самому, телезритель смотрит, как это делают другие. – Эрика всплескивает руками. – Вон, посмотри на меня, я практически ничего не сделала в этой жизни. Даже на мир не посмотрела и не принесла ему никакой значительной пользы. Я даже не попыталась реализовать свои мечты о карьере в художественной сфере, а согласилась на ужасно скучную работу в городской администрации просто потому, что она помогает содержать семью.

Эрика замолкает, сразу пожалев о сказанном, и стыдливо отводит взгляд.

– Но ты ведь принесла пользу миру? – осторожно пытается разубедить ее Юнас. – Ты родила на свет и воспитала двоих детей – я видел Лину, и она показалась мне очень умным и смелым маленьким существом.

– Это, конечно, правда, – говорит Эрика и крутит в руках стаканчик.

– Жизнь никогда не складывается в точном соответствии с планом. Я совершил много поступков, в которых раскаиваюсь. И как бы ни пытался творить добро, чтобы оно перевесило мои ошибки, полностью освободиться от их груза мне не удается, – признается Юнас, и на его лицо ложится тень. – В жизни так много боли. Каждый день мы запираем на замок двери нашего детского дома, хотя улицы кишат детьми, нуждающимися в нашей помощи. Я видел много ужасного – больных и брошенных на произвол судьбы маленьких мальчиков и девочек. О них некому заботиться. Ну как можно спокойно спать по ночам, когда по другую сторону стены они замерзают в своих картонных коробках? Что бы я ни делал, этого недостаточно. На каждого ребенка, получившего мою помощь, приходится десять тысяч таких, кого уже не спасти. – Юнас хватается за голову. – Извини, – бормочет он. – Я не хотел портить тебе настроение.

– Ну что ты, – уверяет Эрика.

– Дети улиц Калькутты стали важной частью моей жизни, мне трудно выкинуть их из головы. Вначале я собирался провести там год-другой, но, приобщившись, уехать оттуда уже невозможно, – объясняет Юнас, искоса поглядывая на Эрику. – Если быть совсем