но в спальню он вполне мог забраться. Там он мог снова ее поймать, ударить кулаком в лицо, повалить на пол, напомнить, что ее долг – рожать ему сыновей.

Тук-тук-тук.

Уильям знал, что она откроет. Не сомневался.

Ноги Мэтти сами двинулись к окну.

И тут во тьме заревел зверь – так близко, будто он был с ними в хижине.

Потом послышались крики.

Глава четырнадцатая

– Гриффин! – воскликнул Си Пи из соседней комнаты.

Его шаги застучали по деревянному полу; шумно раздвинулись шторы. Мэтти поспешила в столовую и чуть не споткнулась о Джен; та лежала посреди комнаты, неподвижная, как неживая.

– Отойди… от окна, – прохрипела Мэтти.

Зверь снова заревел, а человек снаружи завопил. Ужасный, протяжный крик боли зазвенел у нее в ушах, отдался в глазных яблоках и задребезжал в горле.

– Это Гриффин, – сказал Си Пи. – Надо выйти и помочь ему. Надо что-то сделать. Кажется, он умирает!

– Нельзя… Там зверь… И Уильям…

Мэтти бросилась к двери. Села на стул, который Си Пи туда поставил, намереваясь помешать ему выйти на улицу.

Она пожалела, что не может нормально объяснить и что Джен лежит без сознания – та бы вправила Си Пи мозги. «Надо выйти» – как ему только такое в голову пришло! Не зверь его схватит, так Уильям, а как только откроется дверь, мужчина проникнет в дом.

– Говори, что хочешь, я выхожу! Гриффин бы поступил так же ради тебя! Мы вляпались в эту историю только из-за тебя, между прочим. Он все твердил, что мы должны тебе помочь, ведь твой придурок-муж тебя бьет. Мы и вернулись только потому, что он хотел разобраться с этим, а ты сидишь, как трусливая собака, и слушаешь, как он умирает прямо у тебя под дверью!

Мэтти вытаращилась на Си Пи, поразившись внезапной в нем перемене, злобе в его голосе, исходящему от него презрению. Наступившую тишину огласили крики Гриффина.

Трусливая собака. Вот она какая, значит? Правда ли это? Неужели друзья попали в беду лишь потому, что хотели ей помочь?

Снаружи прогремел выстрел: громогласный, оглушительный, каких Мэтти никогда раньше не слышала.

– Демон! Возвращайся в ад!

Уильям. Уильям стрелял в зверя.

Си Пи отошел от окна и встал напротив Мэтти, которая сидела, вжавшись в стул у входной двери. В одной руке парень держал фонарик, в другой – винтовку. Он нацелил луч фонарика ей в лицо.

– Уйди с дороги, иначе придется тебя оттолкнуть, – сказал Си Пи. – Я иду за другом.

Вопли Гриффина становились все тише, их пересиливал рев рассвирепевшего зверя, крики Уильяма и грохот ружейных выстрелов.

Если Си Пи выйдет, он лишь попадет под перекрестный огонь. Его застрелит Уильям или утащит зверь, как Гриффина. Нельзя его отпускать.

К тому же, если он уйдет, ты останешься одна с женщиной, которая лежит без сознания, и кто тебя тогда защитит? Кто?

Мэтти захотелось прикрикнуть на этот голос, на маленькую выскочку Саманту, которая знала, что Мэтти беспомощна, ни на что не способна, если рядом нет мужчины, который мог бы ее защитить.

«Но я не беспомощна», – подумала она и вцепилась в сиденье стула. Си Пи придется отдирать ее пальцы по одному, если он захочет, чтобы она сдвинулась с места.

– Я… тебе… не позволю, – проговорила она. – Тебя… убьют.

– Думаешь, меня это волнует? Гриффин – мой лучший друг, я не могу его там бросить. Отойди.

Мэтти покачала головой, ослепнув от светящего в глаза фонарика. Она видела лишь силуэт Си Пи – нависшую над ней фигуру рассвирепевшего мужчины.

Он ударит меня, ударит, бросит на пол и швырнет следом стул, как будто я ничто, мусор, и может, так и есть, потому что я не хочу выходить из хижины и помогать человеку, который кричит; но мы же ничем не можем ему помочь, зверь слишком велик, Уильям слишком опасен, а мир – слишком огромен и таит столько угроз, не лучше ли просто сидеть здесь за закрытой дверью, ведь здесь мы в безопасности?

Вдруг зверь замолчал. Стихли выстрелы. Раздался сдавленный крик, и наступила тишина.

Мэтти крепче вцепилась в деревянное сиденье стула. Что произошло? Неужели Уильям пристрелил зверя? И сейчас возвращается в хижину, торжествуя, что одержал верх над демоном?

Она прислушалась и не услышала ничего: ни хрусть-вжух Уильяма, ни воплей Гриффина, ни треска сломанных веток, означавшего, что зверь двигался в кронах деревьев.

Но Мэтти знала, что зверь умел быть бесшумным.

Через миг в столовой разбилось окно.

Зверь заревел громко и совсем близко. Мэтти закрыла уши, подтянула колени к груди, сжавшись в комок на стуле и пытаясь уменьшиться. В открытое окно хлынул холодный ночной воздух.

Си Пи направил туда луч фонарика. Сверкнули когти, Мэтти показалось, что она учуяла липкую металлическую сладость крови, а потом зверь исчез.

Они не шевелились. Мэтти заметила, что задержала дыхание и от этого у нее кружится голова. Она выдохнула, но все ее тело дрожало.

– Это была его лапа? – проговорил Си Пи. В его голосе слышался и страх, и восторг.

Мэтти лапу не видела. Она заметила лишь когти – длинные, почти невообразимо длинные когти цвета ночи, острее, чем у сокола. Они совсем не напоминали медвежьи. Эти когти предназначались для того, чтобы рвать и резать, отдирать плоть от костей.

Зубы снова застучали. В открытое окно проник ледяной холод, а очаг погас.

Мне страшно. Никогда еще мне не было так страшно. Если бы эти когти схватили меня, я ничего бы сделать не смогла. Зверь порвал бы меня на куски, как тех маленьких зверьков, что висели на ветках в лесу, и я кричала бы, кричала, но не смогла бы его остановить.

– Думаешь, он все еще там? – прошептал Си Пи.

– Да, – ответила Мэтти.

Она не сомневалась, что зверь там, ощущала исходящую от него опасность и чувствовала на себе его взгляд даже через закрытую дверь.

– Думаешь, он схватил того мужика?

Она не сразу поняла, кого Си Пи имеет в виду.

– Уильяма?

– Да, думаешь, зверь его схватил или он просто бросил ружье и убежал?

Оба варианта исключать было нельзя. Зверь мог покалечить Уильяма – уже во второй раз, если Мэтти верно предположила, почему мужчина хромал. Уильям также мог выронить винтовку, а может, зверь вырвал ее у него из рук, разозлившись, что в него стреляли. Могло быть и так, что Уильям решил не связываться с ним и убежал в лес.

Впрочем, в последнее верилось с трудом. Хижина принадлежала Уильяму, и он