Стриптиз майору Грибакову понравился, но от персонального танца он отказался. Предстояло еще дождаться капитана Вакуленко, отправленного днем принимать сдачу 1-го бронетанкового полка, который торчал где-то в районе сосредоточения на плановых маневрах. Бакуленко уехал в четыре, а сейчас было восемь, и вестей от капитана не поступало — наверное, заблудился в этих степях. Майор решил посидеть в кабаке еще немного, а потом выйти с Вакуленко на связь и спросить, какого, собственно, черта…

* * *

Выйди майор Грибаков на связь с Вакуленко раньше он, возможно, смог бы помочь капитану в том трудном положении, в котором тот оказался.

Ибо в северокрымских степях Вакуленко не заблудился, а аккурат вышел со своей ротой в район сосредоточения, где и обнаружил танкистов. В чистом поле стояли танки и машины обеспечения, строгий порядок которых сразу показывал, что командир свое дело знает туго.

Ничего худого не думая, а думая о том, как бы поскорее принять полк да поехать пожрать чего-нибудь, капитан Вакуленко подкатил на своей командирской БМД к КПП (шлагбаум и три танка) и крикнул дежурившему на нем младшему унтеру:

— Открывай!

— Момент! — крикнул в ответ унтер, но открывать шлагбаум не стал, а снял с пояса какую-то хреновину и сказал в нее:

— Ваше благородие, тут рота советских десантников. Пропустить?

Вакуленко, в принципе, мог бы разозлиться или насторожиться, но мужик он по натуре был не злой и не подозрительный. Докладывают по начальству — все правильно, порядок есть порядок.

Хреновина (эх, нам бы такие!) прогундела в ответ что-то трехсложное и солдатик, нахально улыбнувшись, повернулся к капитану и посмотрел ему прямо в глаза.

— Запрещено пускать, ваше благородие, ТОВАРИЩ капитан, — сказал он. — Wait a bit[16].

Только тут капитан Вакуленко приметил, что пушки всех трех танков нацелены на машины его роты и почувствовал себя неуютно.

— Позови своего командира, — сказал он сердито, — с этим недоумком разобраться можно и потом, а начать лучше сразу с главного.

— Момент, — отозвался унтер, снова включил свою хреновину и сказал: — Товарищ капитан требует господина подполковника, сэр.

Хреновина опять прогундела что-то, переданное дежурным как «Обождите, сейчас они придут».

Они действительно пришли — трое коренастых офицеров в серой форме. Один из них, шевелюра которого сверкала на солнце, как моток медной проволоки, вышел вперед и сказал:

— Подполковник русской армии Брайан Огилви. С кем имею честь?

Капитан Вакуленко, уже слегка заведенный, ответил довольно резко:

— Капитан СОВЕТСКОЙ армии Петр Вакуленко. Вы что это себе позволяете?

— Цель вашего прибытия? — спросил наглый нерусский офицер русской армии.

— Что за допрос, ёк-макарёк? — разозлился Вакуленко. — Сдавай быстрее мне свой полк, вот я за чем прибыл.

Двое младших офицеров за спиной подполковника расхохотались, тот укоризненно посмотрел на них через плечо, после чего снова воззрился на Вакуленко. Капитан не выдержал взгляда, едкого и синего, как медный купорос. Он отвел глаза и тут только понял, что влип.

— Вы хотите взять нас в плен? — уточнил рыжий подполковник. — Капитан, вы считать умеете? Пересчитайте мои танки и прикиньте, кто кому тут должен сдаваться в плен.

Танки уже разворачивались в линию за спиной рыжего. Строй БМД стоял перед ними как мишень для новичка-стажера, в первый раз выехавшего на учебные стрельбы.

— Вы что, охренели тут все? — севшим голосом спросил Вакуленко. — Вы драться будете?

— Если вы поведете себя разумно — драться не будем, — заверил его Огилви. — Сложите оружие и сдайтесь.

Вакуленко прикинул шансы. Если он не подчинится, их раскатают в плоский блин. Белякам даже стрелять не придется: восьмитонную БМД танк сомнет, как козу бык.

— Хер с вами, сдаемся, — сказал он.

* * *

Ниночка собралась замуж. Не ахти, какое событие в масштабах страны: миллионы девушек ежегодно выходят замуж с большим или меньшим успехом. Но Ниночка была потерей не для двух-трех парней, вздыхавших о ней со школьной скамьи, о нет! Ее замужество будут оплакивать толпы мужчин — с южных гор до северных морей. Все те, кто каждый вечер прикипал к экранам телевизоров в ожидании программы «Время», будут вздыхать о ней, безвременно покинувшей голубые экраны. И не потому, что так хочет муж, а потому, что ей, Ниночке, работа на ЦТ осточертела окончательно. Уже было заказано свадебное платье, уже заканчивались оговоренные законом два месяца, которые она обязана была отработать после заявления об уходе, уже сданы были в ЗАГС паспорта. Сегодняшний день был днем последнего Ниночкиного эфира. В связи с этим девушка чувствовала себя несколько раскованно.

Была и еще одна причина — ее жених являлся сыном не кого-нибудь, а члена Политбюро, не будем говорить кого.

Вот это и послужило, собственно, причиной странного инцидента…

Чтобы взбодриться перед эфиром, Ниночка решила перехватить кофе. Заехала к себе домой, велела таксисту ждать, на скорую руку вскипятила кружку воды, насыпала в чашку бразильского, супердефицитного растворимого кофе, налила воды, как любила — немного. Чтоб крепко было, густо. И присела — дать отдых гудящим ногам.

А любимая кошка Мымра из-под нежных мест: «Вя-а-а-а!» А импортный кофе на кремовую юбку: л-ляп!

Мать-перемать!

А таксист ждет, а счетчик крутится, что надеть, черт его возьми, все или грязное, или мятое, или придется делать новый макияж…

Нет чумки на эту Мымру!

Правда есть новый брючный костюм.

А товарищ Лапин личным распоряжением запретил женщинам появляться на телевидении в брюках!

Правда, брюки-то весьма относительные. Брюки-юбка. То есть в общем-то юбка, только сшитая между ног. Такой красивый костюм, и брюки-юбка из плиссированного кримплена, по щиколотку. Авось телевизионные менты и не поймут, что это брюки.

Надела. Выскочила на улицу, хлопнулась в такси (Боже, сколько накрутило-то!): гони!

Погнал, как мог, в московских пробках, подкатил к стеклобетонной Китайской стене Останкинского телекомплекса, содрал, скотина, пятерку, а на заданный вопрос о сдаче так посмотрел, что Ниночка только рот открыла.

Это ее окончательно достало.

Повернулась пятой точкой к большому и равнодушному миру, пошла в двери, предъявила пропуск. А ушлые менты взяли и заметили брюки.

— Нина Сергеевна, в брюках, вы же знаете, нельзя.

Господи, да сколько можно: всю жизнь нельзя да нельзя!

— Значит, в брюках нельзя? А с голой жопой — можно?