Поспешно опустив толстый зад на пол, смотрел преданно, помахивая хвостом, а я пояснил, что поплывет со мной на Юг не только он, пусть не гордится, но еще и Зайчик, а также куча народу.

- И станем конкистадорами, - сказал я весело, потому что Бобик ликует, а радость заразительна. - Или чем-то еще, это неважно! Главное, победителями.

Он напрыгивал и лизался, а я с нежностью оглядывал кабинет, где отсутствовал так недолго, но будто прошла вечность, столько сделано, столько наломано дров, а сколько еще предстоит наломать…

Взгляд упал на металлическую статую рыцаря в нише, чем-то напомнил того металлического гиганта, который помог одержать победу над Гатонесом, то бишь Верховным Магом. Скорее инстинктивно, чем по уму, я попробовал заставить сделать шаг вперед или хотя бы поднять руку, но статуя не шелохнулась.

Я и выпучивал глаза, и по-бараньему тупо вперял взгляд, и мысленно приказывал сделать то, сделать это, однако статуя оставалась неподвижной.

Затея в конце концов показалась глупой, я рассердился на собственную дурость, как же, щас по моему слову будут шевелиться статуи, вздохнул и повернулся к столу. На моей стороне чистый лист бумаги, на нужном месте массивный чернильный прибор в виде бронзового дракончика возле колодца с чернилами. Дракончик застыл с широко раскрытой и повернутой к потолку пастью, откуда торчит пук гусиных перьев. Рядом с чернильницей на строго отмеренном расстоянии остро заточенный ножичек для чинки затупившихся перьев.

Я посмотрел на дракончика, забавно было бы, если бы ожил и пошевелился… Я сделал усилие, представляя, как это произойдет, и… дрожащий свет от свечей на столе как будто сместился. Дракончик медленно, очень медленно опустил голову. Перья освобожденно посыпались на отполированную столешницу.

Мне показалось, что закрыл пасть дракончик с явным облегчением.

- Ни фига себе, - прошептал я. - А ну-ка, иди сюда…

Дракончик вытянулся, я видел, как он старается сдвинуться, однако хвост, лапы и даже пузо составляют одно целое с массивным основанием. Все же дракончик тянулся в мою сторону, я потрясенно видел, как поддается металл, становясь пластичным, словно мягкий воск.

Такой дракончик вряд ли сможет летать, тяжеловат, его и создали для красоты, но я такой утилитарист, что все стараюсь заутилитить…

Я все еще вытягивал дракончика взглядом, когда хлопнула дверь, без стука вбежала Франсуаза. На руках, прижатый к груди, сладко зевает пятнистый дракончик, показывая огненно-красную пасть и длинный язык. Толстые лапки слабо сопротивлялись попыткам прижать его покрепче.

- Что?… - спросила она и осеклась, большие детские глаза распахнулись широко и доверчиво, как у ее мамы.

Сердце мое заныло, я неуклюже распахнул руки. Франсуаза вбежала в мои объятия, прильнула всем тельцем. Бобик ревниво, но осторожно попытался ее отпихнуть, Франсуаза уперлась.

Прижатый нами, дракончик начал вырываться энергичнее. Франсуаза не удержала, дракончик плюхнулся на пол и сразу же, косолапя, обнюхал мой сапог и энергично покарабкался наверх. Я поддержал ладонью толстый зад, рептиль взобрался на колени, огляделся гордо и деловито начал устраиваться на более высоком лежбище.

Франсуаза с укором посмотрела в его довольную мордочку.

- Предатель, - сказала она. - Это я - твоя мама!

- А я папа, - сказал я. - Хотя нет, папа - у нас Бобик. Это он отыскал яйцо и притащил к нам…

Франсуаза ликующе подпрыгнула.

- Как здорово! Я - мама, а папа - милый Бобик!

- Ага, милый, - проворчал я. - Кабан это, а не Бобик.

- Все равно, пусть кабан Бобик!… Ах, милый сэр Ричард, как замечательно, что вы появились! Где вы были так долго?

- В далекой сказочной стране, - сказал я таинственно. - Я пробыл там всего один час, а здесь… даже не знаю.

Она вскрикнула:

- Здесь прошла целая зима!

Я ахнул:

- Как? Неужели сейчас весна?

- Весна, - заверила она. - Снег почти весь потаял!… Только в низинах еще и за сараем в тени. Уже подснежники, скоро травка будет!

- Как дивно, - сказал я. - Бывают же такие чудеса? Ладно, тогда нужно думать, что я упустил.

Она не ответила, зачарованно глядя на столешницу. Железный дракон перестал тянуться и, сев на задницу, смотрел на нее вопросительно. Точнее, застыл в такой позе, так как я переключил внимание на Франсуазу. Пасть уже закрыта, перья живописно рассыпаны по столу.

- Что это с ним? - прошептала она испуганно.

- С кем? - переспросил я.

Она указала на железного дракончика.

- Он тоже лезет к вам!

- Так не на ручки же, как этот кабаненок. И откормила же ты его… Толстый какой.

Франсуаза не сводила испуганно-зачарованного взгляда с железного дракончика.

- Все равно он лезет!

- Да все в порядке, - ответил я легко. - Ты своего балуешь, а этого заставила трудиться день и ночь! Нехорошо. Он тоже маленький.

- Это не я, - живо возразила Франсуаза. - Это мама. Даже не мама, а… не знаю, он всегда таким был!

- Вот видишь, - сказал я с укором, - сколько лет держал перья! В пащечке. Да его теперь будет тошнить от одного вида перьев. Ладно, дай-ка я тебя поцелую… а теперь мне надо поздороваться с твоей мамой. И вообще показаться народу.

- Все вас ждут, - заверила она.

- Все?

- И мама, - ответила она очень серьезно. - Она часто плакала, когда вы исчезли. Правда, никому не показывает своих слез, даже мне, но я видела, видела…

- Может быть, - предположил я осторожно, - она плакала просто так. Или пальчик прижала дверью. Может быть, даже ты ей прищемила?

Франсуаза помотала головой с такой силой, что кудряшки растрепались, а потом снова собрались в тугие колечки.

- Нет!

- Что нет?

- Она беспокоилась о вас.

Я сказал с неловкостью:

- Ты же видишь, обо мне беспокоиться просто смешно. Такое, как я, ни в какой воде не тонет. Я такой… плывучий. Ладно, давай я тебя тоже поцелую… как и дракончика, а потом пойду.

Она прижималась ко мне, как озябшая маленькая птичка, что прячется под большое надежное крыло всемогущей мамы.

Я поцеловал ее в макушку и поднялся. Франсуаза спросила живо:

- Я поиграю здесь, можно?

- Можно, можно, - ответил я с нежностью.

- А то мама мне…

- Не разрешает?

- Нет, но… говорит, что я вам помешаю.

- Играй, - ответил я. - У тебя вот двое товарищей: Бобик и твой пятнистый пузырь.

Переступая порог, я инстинктивно сжимался в предчувствии неприятностей. Четыре месяца тому, переступая незримую дверь, охраняемую призраком герцога Луганера, настраивал себя на челночную операцию, а возвращаюсь когда?