– Тогда ты согласен, что забытый кондом – это наша совместная оплошность, и ответственность за это мы несем оба?

– Нет.

– С тобой просто невозможно разговаривать! – Клер была заведена, как пружина.

– Я просто честный человек. Не так легко признавать столь грубые ошибки, но я не собираюсь бежать от ответственности.

– Что это значит?

– Я все исправлю.

– Каким образом?

– Я думаю, мы должны пожениться.

Хотвайеру хотелось выругаться.

Все вышло совсем не так. Он не собирался взять и выпалить эту фразу без всякой подготовки. Даже если у них и не было романа вовсе, женщина заслуживает того, чтобы ей предложили руку и сердце с определенными церемониями. Ну, например, за ужином при свечах, и чтобы предложение сопровождалось теплым поцелуем. Или двумя.

А он взял и выпалил эту дурацкую фразу. А теперь надо было продолжать – как вышло, так вышло.

Клер в ужасе округлила глаза:

– Что?

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Пожалуйста. – На этот раз вроде получилось получше. Слово «пожалуйста» оказалось удачным экспромтом.

Только Клер, похоже, и не думала соглашаться на столь заманчивое предложение. И «пожалуйста» не помогло. Может, она просто не оправилась от шока?

– Потому что мы забыли использовать кондом? – спросила она так, словно не верила своим ушам.

– Потому что ты, возможно, беременна.

Клер скривилась, словно Хотвайер сказал нечто оскорбительное.

– Как ты сам думаешь, велика ли вероятность?

– Это ты мне должна сказать.

– Что ты имеешь в виду? – агрессивно спросила она.

– Это твой женский цикл.

– Ах да. – Клер замолчала, словно что-то подсчитывала. Затем она наморщила лоб и прикусила нижнюю губу. – Я как раз посредине цикла.

– Так что время – хуже не придумаешь. Черт! Я хочу сказать, что вероятность довольно высокая.

– Нет. Вероятность зачатия существует, это да, но статистика показывает, что мужчины и женщины любят друг друга сплошь и рядом посередине женского цикла, а партнерша не беременеет. Как ты думаешь, почему у нас в США специалисты по репродукции пользуются таким большим спросом?

– Риск велик, – продолжал настаивать на своем Хотвайер. – Статистика существует сама по себе, а люди – сами по себе.

– И потому, что ты считаешь, что есть вероятность моей беременности, заметь – вероятность, а не определенность, – ты готов принести в жертву свое будущее и жениться на мне?

– Это не будет жертвоприношением.

– Конечно, не будет! Ты не любишь меня – ты сам мне говорил – и тебе и в голову не приходило подумать о том, чтобы на мне жениться, пока ты не забыл надеть кондом.

Он не хотел выводить разговор в эту плоскость. Клер была права, но подтверждать ее правоту означало только подливать масла в огонь ее аргументов. Он уже и так порядком запутался.

– Клер, только не говори мне, что, прожив такое детство, как прожила ты, ты спокойно воспримешь перспективу стать матерью-одиночкой.

– После того детства, которое было у меня, перспектива стать матерью – одиночкой или не одиночкой – не вызывает у меня желания о ней думать.

– Ты хочешь сказать, что ты бы прервала беременность? – Бретт не рассматривал такую возможность.

Может, и стоило.

Клер сморщилась от отвращения.

– Я не ем мяса, потому что мне отвратительна сама мысль об убийстве животных! Ты действительно думаешь, что я способна убить собственного ребенка?

– Некоторые люди...

– Я к ним не отношусь. Я не считаю, что аборт – приемлемый метод контроля над рождаемостью.

– Я с тобой согласен.

– Тогда зачем поднимать эту тему?

– Ты сказала, что не хочешь быть матерью.

– Я сказала, что это не то, о чем я хотела бы думать, но я не сказала, что не постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы стать хорошей матерью моему ребенку.

– Я знал, что ты так к этому отнесешься.

– Что значит «так»? – настороженно переспросила Клер.

– Так – сделаешь все возможное, чтобы дать нашему ребенку все лучшее, что можешь дать.

– И ты считаешь, что то хорошее, что я могла бы дать нашему ребенку, включает брак с тобой?

– Памятуя о той жизни, что была у тебя с матерью, ты захочешь, чтобы твой ребенок рос в полной семье. Чтобы у него было двое родителей, на которых он мог бы рассчитывать.

– Ты хочешь сказать, что, получив нормальное воспитание, ты так не считаешь? – Она задала ему этот вопрос таким тоном, что Хотвайер задумался, не обидел ли он ее еще чем-нибудь.

– Я не хотел намекать на...

– Давай внесем ясность. Моя мать была отвратительной родительницей не потому, что растила меня одна. Она была плохой матерью, потому что пила. Я не пью. И пить не буду. И мне не надо выходить замуж, чтобы дать моему ребенку достойную жизнь.

– Но выйдя за меня замуж, тебе будет легче это сделать. Признайся. Ты только закончила учиться и еще не сделала карьеру. Ты нуждаешься во мне. – Неужели она этого не понимает?

Клер отшатнулась от Хотвайера с таким видом, словно он был заразным.

– Я не объект твоей благотворительности. Ты не должен жениться на мне из-за какого-то странного рыцарского чувства, явно направленного не по адресу, или из страха, что я последую по стопам матери и посажу своего ребенка на шею государству.

– Вот этого я никогда не боялся, – с нажимом сказал Хотвайер. – Я думаю, что из тебя получится прекрасная мать. Ты сильная и умная. Но зачем усложнять себе жизнь? Ошибка была моя, и ничего рыцарского в том, чтобы попытаться ее исправить, я не вижу.

– Это была ошибка нас обоих! – Глаза Клер метали искры. – И я не нуждаюсь в том, чтобы ты ее исправлял.

Что это на нее накатило?

– Ты ведешь себя так, словно я тебя обидел.

– Ты меня обидел.

– Попросить тебя выйти за меня замуж означает тебя обидеть? – спросил Хотвайер в изрядно подпорченном настроении.

– Ты не просил. Ты проинформировал меня, что это лучшее решение для того, чтобы исправить ошибку, о совершении которой ты сожалеешь.

– Я не сказал, что я сожалею.

– И ты также не сказал, что не сожалеешь о том, что занимался со мной любовью. Мне твое теперешнее отношение понятно, как оно мне было понятно и раньше. Но как оно мне не нравится сейчас, так оно мне и тогда не слишком нравилось. То, что мы делали, мы делали вместе, и ты не можешь отрицать, что этого хотели мы оба.