Иван недавно отметил сороковник. Был он невысокого роста и при всей своей невзрачной внешности обладал той замечательной, почти детской непосредственностью, порой граничащей с хитростью, которой природа так щедро наделила тружеников полей и огородов. Одетый, по обыкновению своему, в тельняшку, прожжённую в нескольких местах, и мятые брюки от солдатской «парадки», Иван прекрасно вписывался в окружающий ландшафт. Причём «тельник» не чинили, видимо, ещё со времён восстания на крейсере «Очаков». Завершали прикид болотные сапоги, спущенные в гармошку у голенищ, и подвёрнутые где-то в районе паха, и делающие их обладателя чем-то удивительно похожим на испанского конкистадора.

— Привет, Натаха, — сверкнув золотой фиксой, улыбнулся он мне.

— Привет, коль не шутишь, — ответила я и, кивнув головой, обречённо протянула ему ключи от багажника.

— Да не надо, что ты, — замахал руками Иван.

— Возьми там водку и пакет с едой, — твёрдым голосом сказала я, виновато показывая на шоколадку, сиротливо темнеющую на столе.

Через пять минут, когда литровая бутылка водки и нехитрая закуска, наструганная в целях экономии времени прямо на газете, оказались на столе, я сделала приглашающий жест рукой.

Местных жителей, не избалованных всякими разносолами, дважды приглашать не нужно, и уже через минуту, опрокинув в себя четверть бутылки и аппетитно хрустя луковицей, Иван рассказывал мне все последние новости деревенской жизни.

Первое, на что посетовал Иван, — так это на смену руководства местного спиртзавода, что больно ударило по доходам рядовых колхозников. Естественно, вследствие ужесточения контроля над готовой продукцией, то есть, по-русски говоря, собственно спиртом. По словам моего друга, новый директор был такой жмот, что у него не то что спирта — снега зимой не выпросишь. Далее из его рассказа следовало, что «халява» закончилась не только со спиртом, но и с бензином. Этого как раз следовало ожидать, так как бензоколонка находилась на территории всё того же завода.

«Ну что ж, — философски подумала я, — придётся теперь заправлять и себя, и автомобиль за свои кровные».

Новость о том, что два дня назад неизвестные злоумышленники похитили единственный исправный в совхозе комбайн «Дон», не нашла отклика в моей ожесточённой милицейской работой душе. А вот массовый падёж скота и птицы в хозяйствах района заставил меня даже смахнуть скупую слезу. Животных и птиц я всё-таки любила.

Ужасы деревенской жизни достигли апогея, когда Ванька поведал мне душераздирающую историю о том, как жена Дуська застукала его с Валькой, ну с учётчицей из новеньких, на лесном сеновале в самый интимный и оттого неподходящий момент.

Распрощались мы с Ванькой далеко за полночь. Попев перед этим песни и вспоминая похождения прошлых лет. Уснула я с тяжёлой головой, и всю ночь мне снилась разъярённая Дуська, которая со сверкающими от праведного гнева глазами и развевающимися на ветру волосами гналась через лес на похищенном комбайне «Дон» за мелькающими среди лопухов голыми Ванькиными ягодицами.

Пробуждение было крайне болезненным. Сначала мне показалось, что вместо головы у меня огромный колокол, язык которого привязан к комбайну. На месте комбайнёра сидела всё та же разъярённая Дуська и изо всех сил дёргала за рычаги. Это производило такую жуткую какофонию и доставляло мне настолько нестерпимую головную боль, что я проснулась. Разлепив глаза, я увидела Ивана, который как ни в чём не бывало сидел за столом и размешивал сахар в чашечке чая.

Дребезжание чайной ложечки о края чашки и создавало полную иллюзию колокольного звона. Заткнув уши и покачиваясь, я выскочила во двор, где меня, прошу прощения за столь интимную подробность, долго и мучительно, но плодотворно рвало.

Встав с коленок и добредя до угла дома, я врубила на полную мощность насос летнего водопровода и обливалась ледяной водой в буквальном смысле слова до посинения. Вернувшись в дом, я опустилась на скамью рядом с Ванькой и как можно более светским тоном поинтересовалась:

— Который час, мсье?

— Что-то около шести, — услышала я невозмутимый ответ.

— Вечера? — задала я глупый вопрос.

— Утра, — терпеливо объяснил Ванька и, встав из-за стола, сказал. — Собирайся. Спишь долго, — оказывается, при желании мой друг мог выражаться кратко и точно.

Я несколько раз тряхнула головой и, желая убедиться, что уже не сплю, плеснула себе на два пальца коньяка. Потом выпила и, дождавшись, когда в голове слегка просветлело, спросила:

— Куда?

— На охоту. Куда же ещё. Вчера же договорились, — в голосе Ваньки прозвучали обиженные нотки.

Я снова тряхнула головой, отгоняя наваждение. И стала прикидывать, смогу ли я самостоятельно преодолеть хотя бы несколько шагов, отделяющих меня от кровати. Потом, собрав волю в кулак, мелкими шажками обошла стоящего столбом Ваньку и со стоном повалилась на постель лицом вниз. Причём мой собственный стон, слившись с оглушительным скрежетом ржавых пружин матраца, произвёл неповторимый звуковой эффект.

Но Ванька был неумолим:

— Вставай. А то так до вечера проваляешься. Заодно проветришься. В лесу быстро полегчает. Пошли — кабанчика завалим. Вечером под шашлычок оттянешься.

Нет, всё-таки местные жители обладают удивительным даром убеждения. И почему только они все разговаривают со мной, как с мужиком? А может, это природа так действует? Так или иначе, через полчаса я плелась за Ванькой по колено в мокрой от росы траве и убеждала себя в правильности принятого решения. Но по прошествии третьего часа бесплодных блужданий по лесу, я уже не испытывала ничего, кроме жгучего желания всадить заряд картечи в маячившую впереди Ванькину спину, а потом с наслаждением распить рюмочку моего любимого коньяка на его могиле.

Вдруг совершенно неожиданно лес расступился, и мы оказались на довольно большой поляне, обрамлённой соснами.

— Всё, пришли, — сказал Ванька и с довольным видом уселся на поваленное бревно.

Я недоумённо посмотрела на него, потом огляделась вокруг. Место действительно было красивым. Поляну полукругом огибала какая-то быстрая и неширокая речушка, нанесшая довольно большой пляж белоснежного речного песка. Вокруг качались цветущие полевые травы, а воздух был напоён всякого рода нектарами. Жужжали пчёлы. Кабаны явно отсутствовали. Но меня не так-то просто сбить с толку.

— Где твои кабанчики? — угрожающе прошипела я и с ружьём наперевес двинулась в сторону друга.

— Какие тут могут быть кабаны? — в свою очередь искренне удивился Ванька. — Их же прикармливать сначала нужно, то да сё. Лучше посмотри, какая красотища, — как ни в чём не бывало произнёс Ванька и, прищурившись от солнца, хитро посмотрел на меня.

— От такой наглости я даже растерялась. Три часа водить меня в неопохмелённом состоянии по лесу, тьфу ты, то есть за нос! И в итоге затащить на поляну, каких в округе тысячи! Тут я представила себе, сколько идти обратно и мне поплохело окончательно. Во рту пересохло, сердце забухало где-то в районе шеи, и я тяжело опустилась рядом с Ванькой, вытащив фляжку с коньяком. Первым делом следовало срочно загнать сердце обратно туда, где ему и полагалось быть, а уж потом с наслаждением пристрелить этого шутника и убираться восвояси.