— А как же тогда?

— Она была для него кем-то вроде младшей сестры. Ее отец входил в знать и владел огромными землями в Мираносе. Френсис Макгигон был его большим другом с юности. Так вот, Милена выросла на глазах Араса, они, кстати, были невероятно близки. Доверяли друг другу безоговорочно. Родители Милены погибли, когда ей не было и восемнадцати. Его величество посчитал, что в столь юном возрасте девушка не может управлять такими обширными владениями, поэтому решил выдать ее замуж. Милена осмелилась возражать, чем только разгневала короля и утвердила в принятом им решении. Девушкой она была сильной, решительной и в целом, с управлением поместьем вполне справлялась, но кто же ослушается короля?! Она уговорила Араса поддержать ее этим странным браком, на что он хоть и с трудом, но дал согласие. Сын наместника был убежден, что она должна выйти замуж исключительно по любви, но Клифорд не оставил им выбора.

— Вот почему она жила в отдельной комнате, — пробормотала я, наконец, понимая, что это означало. — Но как же они решились на такие обязательства?

— Тот документ, который использовал Арас для твоего освобождения из Цитадели, должен был помочь им развестись. Они ждали лишь момента, когда Милене разрешат самой управлять своими землями. Но…

— Она не дожила…, бедняжка, — мне сложно было сейчас понять собственные чувства. Это и горечь, и печаль, и гнев и обида, но и нечаянная, очень робкая радость.

— Гнев застилал глаза Араса, — продолжила шептать Майя, — она была вверена ему, как сестренка, как беззащитное существо, о котором он заботился. А еще, наверное, как единственная девушка, которую он так близко подпустил.

Я молчала, пытаясь отринуть все услышанное. Теперь это не имело значения. Арас далеко, он меня ненавидит. Даже если Майя права, и он сможет сменить гнев на милость, будет уже слишком поздно. Засыпали мы долго, я никак не могла освободиться от того, что рассказала подруга, она мучилась от усталости и боли, которые подарил ей ушедший день. Завтра попробую снова обратиться к Никаэласу.

Когда Майя, наконец, заснула, я накрыла ее и, набросив на плечи шаль, вышла на балкон. Позволила себе лишь пару мгновений помечтать о человеке, которого выбрало мое сердце, а потом погрузилась в раздумья о будущем. Какие именно перемены принесет Ильмасу мой брак с Никаэласом? Что сделает он с такой властью, как распорядится ею? Одно я знала точно — как только он получит дар, я стану предметом ненужным для него. Меня ждет позор, а потом смерть. Но прислушавшись к себе, я поняла, что мой страх не способен преодолеть границы безумия.

Ранним утром Майю снова забрали, а Никаэлас пригласил меня на обещанную экскурсию. Мы спустились в подземелье и прошли долгим коридором вглубь, туда, где еще при правлении Равия Ледоуста были тюремные камеры. Надо признать, что маги те же люди, со своими недостатками и низменными желаниями, которые иногда приводят их сюда. Равий никогда не был излишне жесток или кровожаден, но и его методы воздействия приносили результат.

Сейчас я стояла в просторном зале с множеством камер, откуда доносились стоны, стенания и плачь, а ещё жуткий запах, который заставил меня прикрыть нос. Камеры были переполнены настолько, что сквозь решетки кое — где были видны конечности — тощие, грязные руки или ноги. Я неожиданно для самой себя подошла ближе. Внутри были и люди и маги, старики, женщины, дети.

— Вместо того чтобы использовать печать Равия для защиты своего народа, ты поработил его! Что ты за мерзавец?! — я не могла смотреть в его самодовольное лицо, видела лишь измученные грязные лица.

Никаэлас крепко схватил меня за руку и буквально впечатал в прутья решетки. Я закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, похоже он рассек мне бровь.

— Не забывайся! — прошептал он мне на ухо. Он был настолько близко, что от его мерзкого дыхания меня передернуло. — Я привел тебя сюда, чтобы ты знала, что ждет твой Ильмас, если ты не подчинишься. Я заполню все тюрьмы и каторги этой страны, уничтожу любое сопротивление, а потом из удовольствия буду убивать магов и людей, живущих на этой земле! А начну я с твоей семьи!

Он схватил меня за волосы и поволок к самой дальней камере. Я отчаянно цеплялась за его руку, чтобы хоть как-то ослабить хватку, но куда мне до его силищи. Слезы брызнули из глаз. Никаэлас снова вжал меня в стальные прутья:

— А теперь смотри!

Сначала я не поняла, на что именно он хочет обратить моё внимание, но присмотревшись, взвизгнула. На полу камеры лежала моя бабушка, Калисия Арамейн. Она казалась такой маленькой, такой хрупкой, исхудавшей и изможденной. Я опустилась на колени и протянула к ней руки, смогла достать лишь до краешка ее ветхого платья. Глаза бабушки были закрыты.

— Бабушка, — захлебываясь слезами, позвала я. — Бабушка!

Но она даже головы не повернула. В темноте, чуть подальше от нее, я заметила движение и застыла. На свет, прикрывая рукой глаза, вышла пара. Мужчина, высокий, некогда крепкий, судя по тому, какого размера была одежда на его тощих плечах, обнимал за плечи маленькую, худенькую женщину, которая цеплялась за него обеими руками. Они оба, как и все узники, были босыми.

— Ариэлла? — от того, насколько родным показался мне голос, слезы потекли быстрее. Мужчина как-то странно повернул голову, словно тщательно прислушивался. Он сделал еще шаг, и я поняла, что это не женщина цеплялась за него, а он опирался на ее плечи. Он был слеп!

— Папа! — взвизгнула я и разрыдалась в голос.

Никаэлас приподнял меня за шкирку и встряхнул. Я как кукла безвольно повисла в его руках, не могла ни о чем другом думать. Мой отец ослеп! Я не видела родителей больше семи лет, они были в отъезде, когда я получила дар. Они вообще часто были в разъездах, путешествовали по миру, исследовали другие земли. Фактически меня вырастили бабушка и дедушка, но и они часто наведывались в Ильмас и собирались осесть окончательно к моему восемнадцатилетию.

— Они живы, лишь благодаря мне! — прошипел Никаэлас мне прямо в лицо. — Но это легко исправить!

Мерзавец бросил меня на пол и протянул руку между прутьями. Его пальцы сомкнулись в кулак, а мой отец отлетел к стене, его буквально пригвоздило к ней. Папа от боли дергал ногами и царапал ногтями камни.

— Стой! — крикнула я Никаэласу и попыталась ударить в него своей силой, но мужчина выставил вперед ладонь, и печать на его пальце отразила мой удар. Перстень хоть и мерцал уже от недостатка силы, но все еще превосходил любую магию. — Отпусти его! — взмолилась я, — прошу тебя.

Чудовищная улыбка исказила его красивое лицо, Никаэлас прищурился и опустил руку:

— Вот теперь, я думаю, ты готова говорить со мной! — сказал он и отошел в сторону, пропуская меня к камере. — У тебя минута.

Никаэлас брезгливо одернул одежду и ушел к входу в темницу. Я повернулась к родителям и вжалась в решетку.

— Папа! — ревела я, — мама…

Мама помогла отцу подняться и подвела его к прутьям. Я долго всматривалась в их лица, пытаясь отыскать былую красоту и жизнелюбие. Мои родители некогда были очень веселыми людьми, живыми, активными и до предела подвижными. От того и не могли долго усидеть на месте, природная любознательность вела их к новым берегам. Сейчас передо мной были сломленные люди, с потухшими взглядами и бесконечно усталыми телами.