Неожиданные меры предосторожности как будто не удивили немцев, да и не все их заметили. Но были и те, для кого «закручивание гаек» стало чем-то вроде сигнала.

Никто из команды Эйтингона не заметил неких приготовлений и прочих подозрительных действий, но ровно в пять часов по всему кораблю прошли нападения на русских – немцы, которые только что «делились опытом» с краснофлотцами, внезапно набросились на них, порой используя ножи, отвертки, ключи, обрезки труб.

Русские отделались синяками и ссадинами – Наум знал, кого набирать. Немцев скрутили и повязали, самых ретивых догнали, двоих пришлось застрелить.

Только Эйтингон решил, что неприятности позади, как прибежал Пупков.

– Тут один гад захватил кормовую башню! – выпалил он. – Угрожает взорвать погреба к такой-то матери!

– А-а, чтоб его…

Наум бегом добрался до капитанского мостика. Несколько немецких офицеров и матрос-рулевой стояли в одной стороне, напряженные, испуганные, бледные. Русские находились поодаль, с оружием в руках. Напряг в них чувствовался, а вот страха не было.

Зато злости хватало – немцы это чуяли, оттого и застыли, будто играя в «Фигура, замри!».

– Не отсюда, – буркнул Эйтингон и ссыпался по трапу ниже, в боевую рубку.

Тут дежурил Ганс Мюллер, и был он очень серьезен.

– Кто там, в башне? – с порога спросил Наум.

– Это башня «Ц» – «Цезарь». В ней заперся командир башни, обер-лейтенант Йозеф Лайне по прозвищу «Тигр» – у него всегда злющее выражение лица.

– А-а… Видел я этого… тигра бесхвостого. И чего этому усатому-полосатому надо?

– Требует повернуть линкор назад и сдаться немецким властям. Иначе, говорит, подожжем картузы с порохом. А там их столько, что и башню в море закинет, и всю корму наизнанку вывернет. Если не потонем, то линкор можно во вторсырье записывать.

– Поня-ятно… Стоп. А как они попали в башню? Там же пост стоял!

– Убрали часового, – глухо ответил Ганс. – Юрка там стоял, Малеев.

– Та-ак… Ну-ка, свяжи меня с этим «Тигром».

Эйтингон взял микрофон и резко заговорил:

– Вызываю драную кошку по кличке «Тигр»!

Динамик тут же пролаял по-немецки:

– Привет, неполноценная раса! На унтерменшей не обижаюсь. Слушай внимательно, красный командир: если ты через пять минут не остановишь линкор, я спускаюсь с зажигалкой в погреб! Ты меня понял? Да, кстати, не надейтесь затопить погреба – систему спринклерного орошения я заглушил.

– Никогда не уважал самоубийц! – осклабился Наум. – Чтобы покончить с собой, им нужна не смелость, а трусость – они так боятся жить, что им легче сдохнуть! Что, плена испугался, ариец долбаный? Думаешь, в пекле тебе легче будет?

– Хватит болтать, русская свинья! – заорал Лайне. – Стоп-машина, или мы все отправимся к дьяволу!

– А, так ты не один такой? Еще дураки нашлись?

– Время пошло, – неожиданно спокойно закончил «Тигр» и отключился.

– Жди здесь, – скомандовал Эйтингон и бросился наверх.

Пробежав уже полузнакомыми коридорами, он выбрался к офицерским каютам и сделал знак часовому: отопри.

Тот живо открыл дверь капитанской каюты, и Наум шагнул вовнутрь.

– Быстро, на выход! – скомандовал он Топпу. – Лайне хочет подорвать погреба башни «Цезарь»!

Эйтингону даже с комингса было заметно, как изменилось лицо капитана. Уж он-то понимал, что значит подрыв на корабле. Частенько случалось, что взрыв погребов не только уничтожал носовую или кормовую палубу, но и высаживал днище. В последнем случае у корабля оставался лишь один курс – на дно.

Быстрым шагом Топп покинул каюту и, переходя на бег, двинулся к капитанскому мостику. Наум поспешал за ним.

Ворвавшись на мостик, «Чарли», не обращая внимания на офицеров, вставших по стойке смирно, бросился к переговорному устройству.

– Лайне, дьявол тебя раздери! Ты что затеял?

– Рад вас слышать, господин капитан! Разве нам оставили выбор? Или сдаться русским, или погибнуть! Если они не примут моих условий, то я лучше сдохну!

– Сдохнут все! – гаркнул Топп. – И они, и мы!

– «Германия превыше всего!» – ответил «Тигр» строкой из песни.

Эйтингон круто развернулся и хлопнул по плечу Турищева.

– Останешься за меня! Витёк, за мной.

Вдвоем с Пупковым они взбежали по трапу.

– Кого ищем? – прокряхтел капитан.

– Капитан-лейтенанта… как его… Шёнхерра. Он командует обеими кормовыми башнями – «Цезарем» и «Дорой».

– Думка есть?

– Убедиться надо…

Адольф Шёнхерр выглядел молодо, из-за чего «камарады» звали его по-свойски, Ади.

Капитан-лейтенант отдыхал, запертый в своей каюте, и сразу же насторожился, увидав двух русских.

– Дело очень срочное и важное, – резко заговорил Наум, – дело жизни и смерти. Придурок Лайне заперся в башне «Цезарь» и грозится ее взорвать.

Шёнхерр побледнел впросинь.

– Капитан Топп сейчас говорит с ним, но «Тигр» может не поддаться на уговоры… Ага! Кажется, останавливаемся. Такое было требование у Лайне. Ладно, это к лучшему, время есть. Короче, Ади. Мне нужно, чтобы ты провел нас к башне. Можем мы туда проникнуть как-нибудь снизу? «Тигра» надо остановить!

– Понимаю, понимаю, – засуетился капитан-лейтенант. – Конечно, конечно! Если затопить погреба…

– Не выйдет! – отрезал Эйтингон. – Лайне заглушил пожарную магистраль. Да в любом случае, затопить зарядный погреб… Это минуты три-четыре, а «Тигру» хватит секунды, чтобы полоснуть ножом по шелковому картузу и щелкнуть зажигалкой!

– Я не верю, что он способен на такое…

– Я тоже! Но лучше уж быть уверенным.

– Пойдемте.

Шёнхерр и раньше не отличался задиристостью, молча исполнял команды «угонщиков» и не роптал, теперь же и вовсе раскис.

Захватив с собою Володьку Кутейщикова, повесившего себе на плечо рюкзачок со всякими взрывчатыми штучками, они вчетвером отправились на штурм башни «Ц».

Пробравшись лабиринтом ходов, вышли к коффердаму – узкому отсеку, разделявшему кормовой артиллерийский погреб и остальную часть корабля. Тоже мера противопожарной безопасности.

– Сюда! – сказал Адольф, нагибаясь к низенькой дверце у самой палубы.

В четыре руки дверцу отворили, пахнуло сыростью и затхлостью.

– Что там?

– Узкое пространство между днищем и артиллерийским погребом. Тут не пройти, только на четвереньках…

– Веди!

Шёнхерр живо стал на карачки и забрался внутрь. Едва Эйтингон хотел выругаться насчет того, что никто не позаботился о фонарике, как тот зажегся – в руке капитан-лейтенанта.