что звезды…» Слушай, в самом деле — это очень изысканно! Представляю, как она будет показывать мое письмо подругам!.. Возможно, даже самой государыне!.. Знаешь, Юкинари-сама, если эта блистательная мысль принесет такие плоды, то я уж о тебе позабочусь! Скоро день Весеннего назначения — если ты хочешь получить хорошую должность в провинции, считай, что она — твоя!

— Да я только что из провинции! Дай мне хоть год пожить при дворе! — воскликнул Юкинари. — А если я действительно удостоюсь твоей благодарности, то помоги мне в другом!

— Отец настоятель зашевелился! — предупредил Нарихира.

Молодые люди замерли.

Настоятель, очевидно, и впрямь заснул. Он сполз вдоль стены и свернулся клубочком за полированным столиком. Нарихира подвинулся к нему поближе и вгляделся в морщинистое загорелое лицо.

— В такую погоду горячий обильный ужин и подогретое вино кого угодно уложат спать, — объяснил он. — Да мы еще обсуждали всякие заковыристые вопросы. После такой беседы я буду при дворе блистать знаниями! Ну, какой же помощи ты ждешь от меня?

— Помоги мне найти эту женщину! — и Юкинари указал глазами на лист розовой бумаги из Митиноку.

Нарихира уставился на него как на безумца.

— Где же, по-твоему, я буду ее искать? — изумленно спросил он. Мы же ничего не знаем о ней! Скажи мне хоть, из какого она дома!

— Если бы я знал!.. Но я должен найти ее, Нарихира-сама. Она самой судьбой предназначена именно мне! То, что я нашел ее стихи, знак нашей связи. И я уверен, что в Хэйане обязательно встречу ее.

— Логика в твоих словах есть, — подумав, решил Нарихира. Государь собирает при своем дворе самых талантливых поэтесс. В свите у каждой из его супруг или наложниц есть одаренные дамы, с которыми приятно переписываться. Но, Юкинари-сама, подумай — что, если написавшая эти стихи дама дурна собой, как бог Кацураги? А ты будешь страстно добиваться встречи в ней и, пожалуй, добьешься! Вообрази себе только, что ночью за створками ситоми тебя встречает косоглазое чудище с набеленным лицом, шершавой кожей и порыжевшими накладными волосами! И не смотри на меня так — можно подумать, ты не знал, что у половины наших придворных дам волосы накладные! Юкинари-сама, уж мы-то, придворные, сколько раз на этом обжигались! Узнаешь — привезли новенькую, все только и говорят про ее талант, про ее вкус! Посылаешь ей письмо, она отвечает. Еще письмо — еще ответ. Понемногу дело близится к свиданию. А ведь ты до решающей минуты не имеешь возможности посмотреть ей в лицо. Ты можешь разве что понюхать ее рукава, когда они высунутся из-за церемониального занавеса, и оценить ее вкус по части ароматов!

— Погоди, погоди, Нарихира-сама! — еле остановил Юкинари разбушевавшегося приятеля. — Знаешь, что сказал один мудрый человек? Пусть у дамы будут косые глаза, брови шириной во весь лоб и приплюснутый нос — лишь бы ротик был приятный, подбородок — круглый, и голос ушей не оскорблял! Но шутки шутками, а ты ведь не понял в этих стихах главного. Так что написала их — действительно редкостная красавица.

— С чего ты взял? — недовольно спросил Нарихира.

— Да ведь только женщина, уверенная в своей красоте, будет так звать возлюбленного!

— Значит, по-твоему…

— У нее длинные черные волосы, сверкающая челка до самых бровей, белая без всяких притираний и нежная, как лепесток, кожа!

— И округлый подбородок?

— И округлый подбородок!

— О три сокровища святого Будды! Интересные вещи вычитал ты в этих неоконченных стихах! — сердито сказал не привыкший, чтобы ему перечили, Нарихира. Его замечательные черные брови сошлись над переносицей.

Минамото Юкинари тоже недовольно сдвинул брови.

— Я буду искать и найду эту женщину даже без твоей помощи! отрубил он. — Она зовет возлюбленного — ну так я и буду ее возлюбленным! Я готов ответить на ее призыв! Когда я встречу ее в Хэйане и покажу ей эти стихи, мы вместе посмеемся над теми, кто не сумел их понять.

— Впервые слышу такое нелепое объяснение в любви, — съязвил Нарихира. — Ладно бы еще в стихах! Стихи и не то стерпят. К тому же если танка получится удачной, ее можно записать и прочитать потом в приличном обществе.

— Вот ты и пиши стихи для приличного общества! — воскликнул выведенный из себя Юкинари.

Старенький настоятель зашевелился и забормотал что-то себе под нос. Оба молодых человека, мгновенно присмирев, склонились над ним, пытаясь понять, спит он еще или они ненароком его разбудили.

— Мужчина не должен отдавать женщине свою силу… — с закрытыми глазами сообщил им настоятель. — Он должен взять ее силу… и с этой целью иметь как можно больше женщин… не менее десяти…

Юкинари и Нарихира озадаченно переглянулись.

— Услышал сквозь сон твои крики и признания, — укоризненно сказал Нарихира.

— Может быть, ему снится женщина? — предположил Юкинари.

Нарихира пожал плечами и встал.

— Отец настоятель, если вдуматься, прав, — сказал он. — Этому даже наставники мальчиков учат. В сношении с женщиной считай себя золотым слитком, а ее — глиняным черепком, возьми ее силу, но не делись с ней своей! Ты слишком много сейчас пообещал этой невероятной женщине.

— Я готов сдержать свое слово.

— А если ты не встретишь ее? Твои мысли будут заняты только ею, и кончится тем, что к тебе привяжется какая-нибудь нечисть! Вот увидишь — примет она вид твоей возлюбленной и вступит с тобой в связь! И помутишься ты рассудком.

— Пусть так…

Очевидно, Фудзивара Нарихира уже сталкивался с упрямым нравом своего приятеля. Будучи на несколько лет старше его, он почел за лучшее не продолжать этого глупого спора, чтобы Юкинари не договорился до совершенной ерунды. Поэтому Нарихира откинул дверную занавеску. У входа в келью настоятеля он обнаружил задремавшего монаха.

Нарихира осторожно растолкал его и попросил отвести и его самого, и Минамото Юкинари в предназначенные им кельи, поскольку давно уже наступил час Быка. Равным образом он велел монаху позаботиться об отце настоятеле. Юкинари тоже вышел и осторожно задвинул занавеску.

— Хотелось бы, чтобы к утру метель угомонилась, — сказал ему на прощание Нарихира. — Тогда бы мы вместе двинулись в путь. Я должен поскорее оказаться в Хэйане!

Но когда монах, проводив их, вернулся к настоятелю, чтобы потеплее укрыть его, обнаружилось, что тот давно не спит. И более того — вид у старика был весьма удрученный. Очевидно, он думал о вещах неприятных.

— Позови сюда монаха Бэнкея, — внезапно, словно приняв нелегкое решение, приказал настоятель.

Вскоре монах Бэнкей явился на зов и молча встал у дверей. Настоятель без единого слова привета посмотрел на него и чуть заметно кивнул. И в широких его