Большинство далеких от науки людей уверены в том, что учеными движет только альтруизм и они рады взяться за работу, которую только они способны выполнить. Но конкуренция и наука идут рука об руку — так было фактически с момента изобретения самого научного метода. Согласно известному социологу науки Харриет Закерман, «несмотря на то, что иерархическое ранжирование в науке не очень заметно для внешних наблюдателей… оно в ней ярко выражено». В чем причина такой стратификации? Закерман утверждает, что отчасти это объясняется «дифференцированным признанием вклада ученых посредством ссылок на их работы и присуждения наград»{6}, и в частности Нобелевской премии — самой престижной награды в научном мире.

Ральф Уолдо Эмерсон однажды сказал: «Придумайте усовершенствованную мышеловку, и люди протопчут тропу к вашему дому, даже если вы живете в глухом лесу». Другими словами, если вы сделаете что-то действительно важное и полезное, люди это оценят; вам не нужно трубить об этом на каждом углу. Возможно, так было в XIX веке, когда жили Эмерсон и Нобель, но сегодня ситуация изменилась.

Чтобы завоевать нобелевский приз, недостаточно сделать блестящее открытие или изобретение. Вы должны сделать его первым. Но и этого недостаточно. Люди должны узнать о вашем открытии, для чего вам нужно рассказать о нем сначала узкому кругу специалистов в вашей области, а затем всему мировому научному сообществу. После того как коллеги по всему миру узнают о вашем открытии, они могут номинировать вас на Нобелевскую премию. В конце концов ваше открытие попадет на стол Нобелевского комитета Шведской королевской академии наук, где несколько человек решат его судьбу. Если на каком-то из этих этапов произойдет сбой, нобелевской медали на шее вам не видать.

Великое искусство также может приносить пользу человечеству. Но между художественными новшествами и научными открытиями есть важное различие. Как заметил историк науки Дерек де Солла Прайс: «Если бы не существовало Микеланджело или Бетховена, никто бы не сумел сделать то, что сделали они; их вклад в искусство неповторим. Если бы не существовало Коперника или Ферми, те же самые открытия были бы сделаны другими людьми. В искусстве — бесконечное множество миров; наука исследует только один мир, и слава достается первооткрывателям; остальных ждет забвение»{7}.

Научные открытия часто окутаны флером альтруизма. Возьмите золотую мемориальную табличку, прикрепленную к опоре посадочного лунного модуля Eagle («Орел»), на которой стояли подписи астронавтов и главного спонсора миссии «Аполлон-11», президента Ричарда Никсона (рис. 49). «Мы пришли с миром от имени всего человечества» — гласила надпись. Но посадка на Луну была, по сути, одним из этапов сражения за мировое господство, а табличка с красивыми словами — не более чем способом показать, что Соединенные Штаты одержали победу на этом удаленном поле битвы холодной войны. Когда в последний раз была битва ради блага человечества?

Американская лунная программа продлилась всего три года; с 1972 года мы больше не возвращались на Луну. Почти два десятилетия продолжалась холодная война. Если исследование Луны преследовало мирные цели, то оно не увенчалось успехом. И если освоение Луны действительно в интересах человечества, почему Соединенные Штаты не продолжили его? Это была победа ради победы — ситуация, во многом напоминающая гонку за Южный полюс: как только полюс был покорен, огромной ценой, он был забыт на 40 лет. Только в 1956 году ученые начали использовать его как постоянный плацдарм для научных исследований.

Как и с посадкой на Луне, и c покорением Южного полюса, не существует Нобелевской премии за второе место. Вы должны сделать открытие первым — в противном случае все ваши труды будут напрасны.

Нобелевская премия дает огромный капитал. Я не имею в виду призовой миллион долларов в придачу к золотой медали стоимостью еще в 24 000 долларов; скорее это интеллектуальный капитал, за которым следует власть устанавливать исследовательские приоритеты для целых научных дисциплин. Бывали случаи, когда нобелевские лауреаты определяли научные повестки дня даже для целых стран. Большинство людей считают, что наука должна строиться на сотрудничестве, а не на соперничестве, но ученые тоже люди, а люди обожают состязаться. И больше всего люди ценят чемпионов.

Естественно, главными бенефициарами Нобелевской премии являются сами ученые. В то время как большинство ученых не любят излишней публичности, Нобелевская премия приносит «правильный вид» славы. Лауреаты — верхний эшелон научной социальной страты — становятся влиятельными авторитетами, законодателями мод. Как заметил нобелевский лауреат Пол Самуэльсон: «Ученым присуща ничуть не меньшая алчность и состязательность, чем бизнесменам [Адама Смита]. Но они алчут не богатства или власти в их обычном понимании. Они стремятся к известности среди других ученых, которых они уважают»{8}.

Завоевав высочайшее одобрение, лауреаты оказываются в привилегированном положении благодаря феномену «богатый богатеет», который историк и социолог Роберт Мертон назвал эффектом Матфея, когда бо́льшая часть научных ресурсов сосредоточивается в руках меньшинства (в основном ученых мужского пола) {9}. Лауреаты получают ресурсы, недоступные их коллегам, и эти ресурсы не ограничиваются только финансированием научных проектов и современными лабораториями. Работы нобелевских лауреатов чаще цитируются. К ним стремятся попасть лучшие аспиранты и постдоки. Дело не в том, что другие выдающиеся ученые не могут получить финансирование, лаборатории и хороших аспирантов, — просто наше общество ставит на лауреатах своего рода золотую печать «высшего качества», что делает их еще более желанными для финансирующих организаций, университетов и будущих ученых. Кроме того, поскольку прошлые лауреаты Нобелевской премии автоматически становятся номинаторами, их протеже автоматически получают гораздо больше шансов стать будущими лауреатами, чем аспиранты и постдоки нелауреатов{10}.

Наконец, есть еще один малоизвестный бонус: согласно недавнему исследованию, нобелевские лауреаты в среднем живут на год дольше по сравнению со своими коллегами, которые были номинированы, но не получили премию{11}.

Следующими в списке выгодоприобретателей идут университеты и корпорации, которые используют нобелевских лауреатов для саморекламы, чтобы привлечь больше жертвователей и инвесторов соответственно{12}. То же самое можно сказать о финансирующих институтах{13}. Наконец, еще одним бенефициаром Нобелевской премии является сама Шведская королевская академия наук, чей Нобелевский комитет ежегодно проделывает героическую работу по отбору победителей. Хотя в истории Академии бывали довольно пристрастные премии, — например, в 1912 году Нобелевская премия по физике была присуждена шведскому изобретателю Нильсу Густаву Далену «за изобретение автоматических регуляторов, использующихся в сочетании с газовыми аккумуляторами для источников света на маяках и буях», — их было не так много. Как бы то ни было, Академия не может не извлекать выгоды из того престижа и влияния, которые дает ей ее положение. Ежегодная церемония награждения, которую смотрят миллионы людей по всему миру, — важный источник национальной гордости для шведов. Некогда скромное мероприятие, на которое не удосужился явиться первый лауреат премии по физике Вильгельм Рентген, сегодня превратилось в грандиозное шоу, которое с 2019 года будет проходить в новой роскошной резиденции Нобелевского фонда в центре Стокгольма{14}.