были вооружены очень хорошо, но нас была горсточка отважных, испытанных в неустанной борьбе товарищей, а остальная часть нашего отряда, как бийской, так и барнаульской Красной гвардии, были вооружены берданками и линейными винтовками по 5-10 патрон на бойца, не более 2-х пулеметов. Кроме нашего пулемета, артиллерии никакой не было. Поэтому мы считали предложение Иванова просто безумным, не больше, когда он предлагал отступить на выгодные позиции, не видя противника, окопаться и сидеть ожидать последнего. Мы на собрании доказывали, что это безумие, трусость и незнание военного дела при создавшемся положении, т. е. при нашем вооружении, если мы будем копать окопы, ожидать противника, когда он окрепнет. Кроме того мы как чувствовали нажим со стороны Омска на чехов, благодаря чему они отступали, а не чуть испугались нас и воинственного Иванова с его вооружением. Мы доказывали, что единственный путь нашей борьбы – действовать немедленно, сегодня набегами, когда чехи еще не уверены в победе, и если мы будем копать окопы, то этим самым мы готовили себе могилу, в которых нас чехи и вся белогвардейская свора могла в этих окопах впоследствии похоронить. Нашему плану действий присоединилась небольшая часть красногвардейцев, главным образом бийских милиционеров, самые отважные и проникнутые самознанием борьбы, а остальная часть поддерживала предложение Иванова, который всеми мерами старался доказать красногвардейцам, что якобы мы должны скоро получить поддержку от Омска через Семипалатинск и Павлодар силой оружия, но это было просто самообман и не больше. Наступление на чехов мы обсуждали до поздней ночи и на второй день. Мы решили созвать митинг всего отряда и окончательно договориться. На митинге раскололись на два течения, часть меньшая и более стойкая и преданная к нам пошла за нами, а большая часть отряда трусливая, часть во главе с Ивановым – за отступление и копать окопы. Наша группа категорически, и лично я, которой мне пришлось руководить, отказалась. Наша группа была передовой, разведывательной и ударной группой. Через неделю на фронт были доставлены инструктором Красной гвардии т. Чередниченкой две пушки времен Петра Великого, взятые из горсада, подделанные на колеса в раме. В Бийске было много английских бомб, но без капсюлей, этими бомбами заряжали пугали – 2 пушки, для выстрела был сделан железный прут, который приходилось в топке паровоза нагревать докрасна и подносить к отверстию на пушке, где был насыпан порох. Одна пушка во время выстрела в чеховский поезд разорвалась, а из второй раза 3 приходилось стрелять. Нужно сказать, что сам выстрел до того был оглушительным – трудно устоять на ногах. Эти две пушки навели переполох на чехов: зная, что у нас артиллерии нет, они были в недоумении, откуда у нас появилась артиллерия, да еще тяжелая по звуку. Борьба продолжалась с 1-го июня до 12-го, на фронте чехи бешено на нас нажимали, мы отбивались…» Ход боевых действий Красной армии и матросский отрядов против армии Комуча и белочехов в 1918 году на Волге и Каме мы подробно рассмотрели в главе, посвященной Волжской флотилии.

* * *

На Восточном фронте действовал в 1918 году и бронепоезд «Свобода или смерть!» известного в годы Гражданской войны матроса-анархиста А.В. Полупанова, бывшего «красного коменданта» Киева и будущего командующего Днепровской флотилией. Команда бронепоезда и сопровождавшего его вспомогательного состава насчитывал около 300 матросов. Любопытно, что чехи, солдаты и офицеры Народной армии КОМУЧа именовали матроса-анархиста уважительно «адмиралом Полупановым», а его отряд оценивали в две тысячи.

В начале июня 1918 года бронепоезд А.В. Полупанова был переброшен на Восточный фронт против белочехов, продвигавшихся эшелонами по железной дороге. Бронепоезд был передан в подчинение 1-й армии и участвовал в боях под Сызранью.

Из книги воспоминаний В.А. Тимофеева «На незримом посту»: «Белогвардейцы на станции Дымка дрались с ожесточением, то и дело переходили в контратаки. Им удалось забросать гранатами, а затем и подорвать переднюю платформу бронепоезда № 1, а пехотинцев Гулинского потеснить за семафор. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы не подоспел бронепоезд «Свобода или смерть!» с тремя сотнями моряков- десантников. Полупанов остановил свой бронепоезд за семафором, выслал вперед разведчиков, следом за ними – отряд моряков, а сам, забравшись на орудийную башню, стал рассматривать в бинокль позицию белогвардейцев. Шесть пушек и сорок пулеметов бронепоезда были наготове.

– Шрапнелью… Прицел… Огонь! – наконец протяжно скомандовал Полупанов. Прогремел залп. Бронепоезд вздрогнул и попятился на тормозах. Белогвардейцы выкатили на открытую позицию полевые пушки, чтобы с ближней дистанции уничтожить подбитый бронепоезд Гулинского. Полупанов заметил это и, выручая попавших в беду «братишек», открыл по батарее белых огонь прямой наводкой… Завершила бой штыковая атака. Полупановцы внезапно ударили по белогвардейцам с фланга, и те не смогли устоять перед бесстрашными матросами в полосатых тельняшках, с развевающимися по ветру лентами бескозырок, с винтовками наперевес. После боя и допроса Печерского мы с Просвиркиным вернулись на станцию. Здесь уже шел митинг.

– Товарищи! Обнаглевшая контрреволюция перешла в открытое наступление, она бросила нам вызов…

Полупанов стоял у ствола еще не остывшей пушки перед толпой вооруженных матросов, красноармейцев, жителей пристанционного поселка. На его загорелом с рябинками лице чернели два пятна, шея и рука были забинтованы – ранило, когда корректировал огонь с бронепоезда. Я протиснулся вперед и, как только Полупанов закончил речь, поднялся к нему на площадку броневагона:

– Командующий Бугульминской группой войск товарищ Ермолаев говорил тебе обо мне?

Полупанов поднес руку к уху и посмотрел на меня воспаленными глазами.

– Здесь шумно, браток, а я малость оглох – от пушек. Зайдем-ка в мой коробок!

– Он взял меня за руку и повел в броневагон.

Там было сумрачно. Полупанов приоткрыл смотровой люк. Мы сели у небольшого железного столика с прикованным к нему полевым телефоном. Я предъявил удостоверение и рассказал о событиях у разъезда Шелашниково… Выслушав меня, Полупанов достал из полевой сумки карту.

– Значит, так! – размышлял он вслух. – Белочехов ты встретил в двадцати верстах от железной дороги в полдень. Сейчас что мы имеем? – он взглянул на большие карманные часы. – На моих купеческих шестнадцать. Чехи доберутся до разъезда, вероятно, только к вечеру. А мы часа через полтора, и никак не позднее, будем уже на месте!

– Не опоздаете?

– Ни в коем разе. Ведь на разъезде ты застукал глаза отряда, они и должны смотреть на двадцать верст вперед! К тому же у них переходы совершаются по всем правилам воинского устава: подъем, отвал, привал, жратва. А мне только свистнуть, и все готово к бою! Так что непременно успеем.

– Чехи на подводах, и их много. Быть может, они уже заняли