Что за потусторонний пейзаж должен был открыться этой счастливой и со всех сторон защищенной девочке?..

Марина нынешняя оперлась на холодный подоконник и посмотрела вперед.

Перед ней было поле. Летнее поле, заросшее сорняками. Слева стояла трансформаторная будка, справа шла стройка – наверное, ее не было пять лет назад, когда другая Марина смотрела в это окно. Может быть, эта стройка даже заслонила то главное, что заставило плакать счастливую и защищенную девочку.

Проехала машина, значит, за полем дорога.

Никаких воспоминаний, никаких электрических зарядов, все совсем не страшно.

Может, Марина плакала, потому что влюбилась? Может, роман с мальчиком-дипломатом еще продолжался? Где он теперь, этот мальчик? Наверное, в Англии. У него красивая жена, приличные дети.

Чем может огорчить обыкновенное поле? А чем могут напугать обыкновенные ворота? Собака бьет хвостом, поднимает пыль…

Есть такая страшная сказка про медведя с липовой ногой: как он отгрыз лапу, чтобы выбраться из капкана, а потом сделал себе протез и пошел к мужику мстить. И эта липовая нога скрипела и скрипела, наводя ужас на мужика. Кажется, медведь съел мужика? Вот это сказка! Готовит ребенка к жизни, что называется. К той жизни, в которой ребенок будет искать свою память: биться в ворота, охраняемые собакой… да…

Она отвернулась от этой скучной заоконной картинки, присела на подоконник. Теперь ей хотелось спать.

Она посмотрела на дверь, за которой пищали мыши («это в башке у меня пищит, не иначе»), сонно взглянула на картонные коробки…

И вот тут ее пронзил электрический заряд такой силы, что она подпрыгнула и сдавленно пропищала, как мышь.

Нет, это было не воспоминание. Это была вполне реальная надпись на коробке, сбоку: «ОАО АММОС. Улица летчика Ивана Порываева, дом 17».

Марина наклонилась к коробке – все правильно, это не галлюцинация, а настоящий адрес. Она толкнула дверь в лабораторию.

Немолодая женщина, сидевшая за столом и что-то писавшая, повернулась в ее сторону.

– У вас здесь коробки, – хрипло произнесла Марина.

– Хотите взять? Нельзя, – спокойно сказала женщина. – Нам нужно для отчетности.

– А что в них было?

– Да разное… Нам для лаборатории нужно…

– Там написано АММОС. Что это за предприятие?

– Кажется, производство серной кислоты. Да, АММОС – это кислота. – Взгляд женщины внезапно стал тревожным, видимо, она как-то начала объяснять себе Маринины шрамы. – А вы не та ли девушка, что очнулась после комы? – неожиданно спросила она и встала.

– Мне плохо…

– Присядьте! Идите сюда!

За шкафом оказалась кушетка и стол, покрытый клеенкой. На нем стоял электрический чайник, лежали конфеты, печенье.

– Ложитесь, ложитесь, вот давайте я вас пледом укрою… Неужели это вы? Вы у нас учились, правильно? Ох, сколько же было шума! И главное, когда милиция разбиралась с кислотой, нашу лабораторию прямо замучили. Проверяли до последнего грамма, но, слава Богу, все сошлось! Это просто чудо, что сошлось, разве у нас тут такой уж строгий контроль, правильно? Но сошлось, и от нас отстали. Как будто трудно в Москве купить кислоту! Да вот езжай на Порываева и покупай сам! У нас Иртеньева преподает, она сказала, что вы очнулись. Она ведь теперь ваш врач, да? Вот это чудеса, а как вас зовут?

Это была милая женщина. Если бы не она, можно было повеситься. Ведь разве трудно купить серную кислоту в Москве? Езжай на Порываева и покупай сам! И разве невероятно, что дело о наследстве готовилось заранее – за целых пять лет! И не было никаких злобных конкурентов, была только простая девушка Лола, которая просила два миллиона долларов – всего-то два миллиона! – но не получила их. «Тебе ничего не достанется! – кричал ей жадный муж. – Все достанется дочери, потому что она родилась принцессой, а ты родилась дешевкой и дешевкой умрешь!» Разве можно кричать такие слова человеку?

«Ты вспомнила место, где покупала кислоту для покушения, – сказала Марина себе. Перед глазами мельтешила лаборантка: ставила чайник, двигала конфеты, шумно удивлялась. – Это сколько же народу ты угробила? А теперь решила все забыть? Замечательно!»

Она достала телефон и позвонила следователю Турчанинову.

Восемнадцатого июля в здание фонда вошли судебные приставы. Их давно ждали – было уже несколько постановлений о наложении ареста на имущество.

Сотрудники воспринимали происходящее по-разному. Кто-то до сих пор надеялся, что обойдется, кто-то и за месяц до этого убеждал каждого встречного, что империя рухнула и никакой надежды нет. И те и другие сильно расстроились. Нужно было искать новую работу, оставались большие долги по зарплате – вряд ли их когда-нибудь вернут. У каждого были свои маленькие трагедии. Один выплачивал кредит за четырехкомнатную квартиру, другой мечтал пересесть в новую «ауди», третий обещал девушке свозить ее на Мальдивы.

– Какие драмы! – иронично говорил главный юрист (у него с деньгами все было очень хорошо, но по убеждениям он был социал-демократ). – Того и гляди нашим бездельникам придется ездить на метро!

– И начнутся самоубийства, не иначе, – весело поддержал его один из завсегдатаев сигарной. – А вы, Борис Борисович, говорят, в «Лукойл» переходите? Завидую!

– Не завидуйте. В наше время везде неспокойно.

– Так идите юристом в окружное управление культуры, отдайте долг родине. Вот уж где спокойно! Я тут недавно объявление видел – аж три вакансии. И зарплата хорошая, тысяч пять, кажется. И что приятно – рублей. Стабильная валюта, только укрепляется.

– Зря зубоскалите, ничего смешного. Вы вон тоже из судей ушли.

– Мишаня отучил меня от любви к этой профессии.

– Мишаня нас от многого отучил. И многому научил.

– Скоро, похоже, начнут сажать и в управлении культуры…

– И все-таки этот крах – как он символи-чен! – вдохновенно произнес главный юрист. – Пусть и в управлении культуры сажают. Это ведь самоочищение нашей страны!

– Я наконец понял, кого вы мне напоминаете! Васисуалия Лоханкина. «А может, в этом есть сермяжная правда?»

– Да ну вас!

– Ха-ха-ха…

Сигары и коньяк кто-то разобрал еще накануне – сейчас курили свое. Настроение у всех было неплохое; здесь сидели только главные, те, кто не пропадет ни при каких обстоятельствах. На многих из них давно уже шла настоящая охота, почти каждый теперь обдумывал по два-три предложения. Но грустно было и им. Все-таки большой кусок жизни, довольно беззаботный, безбедный.

– А если бы Марина не очнулась? – вдруг спросил Крючков. – Ведь денег совсем не осталось.

– Перевели бы в государственную клинику, – предположил юрист. – Или нет? Вы как думаете?