Всё не так, совершенно не так, как я хотела. Хоть что-то в этом браке может быть неподдельным, настоящим?!

Льву-то понятно почему безразлично. Его дело малое — оплодотворить. Чувствую, сейчас разревусь в голос, а муж еще и рад стараться, добивает прессингом. Он для себя, по всей видимости, уже всё решил.

Дамская комната — спасительное место, где я хоть немного могу побыть наедине с собой. Забегаю туда и только начинаю хлюпать носом, как подмечаю, что не одна…

Ресторан большой и красивый, туалет тоже большой. Здесь три кабинки, одну из которых заняла какая-то барышня.

Не могу позволить себе истерику на публике, я ведь жена Льва Величаева. Позорить мужа я не в праве. Такое в его семье под строжайшим запретом. А дама, похоже, засела в кабинке надолго. Не судьба поплакать, поэтому давлю слезы глубоко в себе, мою руки, чтобы как-то отвлечься. Прикладываю холодные ладони к щекам, вытираю, достаю из клатча пудреницу и только собираюсь припудрить носик, как вижу, что возле соседней раковины стоит открытая сумка. Из нее торчит телефон.

— Святые спонжики… — пищу себе под нос.

Думала ли я о том, чтобы позвонить в «Отличную» и убедиться в словах Громова? Еще как! За сегодня эта мысль приходила ко мне в голову пятьсот девяносто восемь раз, не меньше. Но риск велик... Если Лев увидит звонок, мне достанется на орехи.

ЕСЛИ он увидит…

Недолго думая, хватаю чужой телефон, тихо радуюсь, что разблокировался без проблем, и набираю номер, который до сих пор помню наизусть.

— Добрый день, гостиница «Отличная наша»! — отвечает мне полуженский-полудетский голос.

Ничего-то в той гостинице не изменилось! Сестры, небось, по-прежнему ишачат там от зари до зари. Интересно, почему «Отличная наша», а не просто «Отличная»? Ну да ладно, мне не до глупых расспросов.

Решаю бить наверняка:

— Мне нужна Марисоль Габарашвили, это ее давняя знакомая…

— Кхм… простите, Марисоль Габарашвили тут больше не живет, — следует слишком резкий для столь юного голоска ответ.

— Как это не живет? Это же гостиница семьи Габарашвили!

— Совсем нет, — ехидным тоном продолжает юная хамка. — Это гостиница сестер Габарашвили, только сестер, ясно вам?

«Значит, Громов говорил правду…» — только успеваю это подумать, как в кабинке туалета раздается шум слива воды в унитазе.

Тут же завершаю звонок, со скоростью звука стираю номер, на который звонила, пихаю телефон обратно в сумку простофили. Зачем бросила ридикюль на столе? Не боится, что украдут?

Старательно пудрю лицо, пока девушка не уходит.

Когда наконец остаюсь одна, меня словно накрывает. Мысли в полнейшем хаосе, руки трясутся, губы, кажется, тоже.

Если я вернусь ко Льву и опять смолчу, во что превратится моя жизнь? Впереди очередной круг моего личного ада!

ЕСЛИ я вернусь…

Только я... не вернусь.

Как там Громов сказал? Поможет уехать? Я не одна? Пусть помогает, мне всего-то нужно добраться до гостиницы «Метель», которая, кстати, не очень-то далеко — отсюда кварталов десять, по-моему. Можно даже пешком добраться.

В следующую секунду мозг как будто бы отключается, и я ловлю себя на том, что лезу в окно на улицу, благо этаж первый, хотя до земли и далековато. Однако на улице меня уже встречают чьи-то заботливые руки.

— Что вы делаете, Эвелина Авзураговна? — громко восклицает мой телохранитель, Данил.

— Пошел вон! — рычу я, замахиваясь на него клатчем.

И в этот самый момент чуть не вываливаюсь в окно.

Данил едва успевает поймать меня на руки. Осторожно опускает на землю.

Я оглядываюсь. Оказывается, окно дамской комнаты выходит на правую сторону ресторана. Здесь практически никого, кроме моего телохранителя. Как он тут оказался? Проверял все входы-выходы, зануда чертов?!

Замечаю, как Данил достает телефон и куда-то звонит.

— Положи трубку! — тут же фырчу я на громилу в костюме.

Но телохранитель и ухом не ведет.

— Она на улице, Лев Владиславович!

В этот момент у меня будто крышу срывает от перенапряжения.

— Ах ты шестерка! — кричу я, пытаясь стукнуть громилу клатчем.

— Эвелина Авзураговна, успокойтесь! — Он выставляет руки вперед.

— Стукач и гад! — продолжаю возмущаться я, а потом разворачиваюсь и готовлюсь дать деру.

Только уйти не дают. Как только делаю шаг в сторону, на плечо ложится тяжелая рука.

— Стойте на месте, велено ждать.

— Быстро убрал руки! — верещу я что есть силы.

Пытаюсь скинуть руку, но куда там. Данил лишь сильнее сжимает плечо.

— Насмотрелся я на причуды богатых дамочек… Я вас отпущу, а муж ваш мне голову с плеч… Стойте смирно!

— И не подумаю!

Изо всех сил пытаюсь вырваться, хоть и понимаю, насколько смешны мои попытки совладать с этим великаном. Данил на мои попытки никак не реагирует, лишь больнее сжимает плечо.

В этот самый момент наблюдаю, как из-за угла к нам приближается Лев, а позади оба его телохранителя. Итого: четверо против одной маленькой Эвы…

Данил тут же отпускает меня. Я тру плечо и пытаюсь всмотреться в лицо мужа, понять, насколько он зол. Лев как обычно внешне невозмутим, идет прямиком ко мне. В этот момент в груди появляется дикое желание как-нибудь извернуться и прыгнуть обратно в окно дамской комнаты, забаррикадироваться там и никогда-никогда не выбираться наружу.

— Что за шутки, Эва? — спрашивает Лев тоном, от которого мое сердце привычно переезжает жить в пятки. — Куда ты собралась?

— Я… э-э-э…

Понимаю, что бы я сейчас ни сочинила, обелить себя не удастся, факт побега налицо. А гори оно всё синим пламенем! Надоело, надоело, надоело молчать! Всё равно адского гнева великого Царя мне сегодня не избежать, так хоть выскажу всё, что я о нем думаю:

— Можешь оплодотворять кого хочешь, хоть целую деревню! Но я свою яйцеклетку не дам! Я тебе не тухлая говядина, чтобы ты меня отбраковывал!

— Тебе настолько не понравилась идея суррогатного материнства? — спрашивает он с прищуром.

— Мне ты не понравился! Ты!!! — кричу я, уже нисколько не сдерживаясь.

У Льва ни один мускул на лице даже не дернулся. Тогда выкрикиваю слова, которые уже вечность мечтаю ему сказать:

— Я от тебя ухожу, Лев!

— Смешно… — хмыкает он.

— Я требую развода! — чуть не подпрыгиваю на месте от раздирающего меня гнева. — И ты мне его дашь, понял?! Ты дашь мне развод!

И тут замечаю, как у Царя начинает дергаться глаз. Отреагировал всё же.