Ника с трудом заставила себя остаться. У нее была цель.

– За что?

– За дело, – сказал и отвернулся.

Он был каким-то незнакомым. Немногословным более обычного. Близко, но в то же время далеко. Убийца. Теперь уже точно. Окончательно и бесповоротно: убийца.

Ей хотелось его ненавидеть, но не получалось.

Протянула руку, заставила повернуться к себе.

Смотрит. Взгляд из другого мира, которому он принадлежал больше, чем этому.

– Ну, что еще?

Не говори, не надо… и так тяжело.

«Это нужно для дела», – подумала Ника, заключив, таким образом, сделку с совестью.

И нашла его губы.

Думала, оттолкнет. Но он ответил. Требовательно, жадно. Схватил, чуть не повалил на пол. Она удержалась только потому, что он ее держал.

Дышала только потому, что он дышал вместе с ней.

Он брал и отдавал взамен. Он слушал ее. Понимал. Отзывался. Слишком охотно. Слишком… весь. Так быстро…

И хотел большего. Здесь. Сейчас. С нею.

Срочно вспомнить, зачем пришла…

Полынь. Горечь.

Игни. Игни…

Во внутреннем куртки. Заставил повозиться.

Ника вытащила ключ от мотоцикла, спрятала в кулаке. С усилием отстранилась, давая понять, что продолжения не будет. Он отпустил. Едва оказавшись на ногах, она отошла настолько, чтобы он не смог до нее дотянуться.

Игни так и остался сидеть с закрытыми глазами. Слишком далеко ушел и никак не вернется. Пришлось возвращать.

– Мне кажется, ты заблуждаешься насчет смерти Антона.

Ага, зашевелился. Глядит с растерянностью, ресницами хлопает. Никак не поймет причину такой резкой смены настроения. А Ника продолжала говорить. Чем дальше – тем яростней:

– Может, ты и правда перестанешь быть его второй душой. Я ничего в этом не понимаю. Но человеком не станешь. Точно тебе говорю. Потому что люди чувствуют. А ты? Ты знаешь, что такое боль?

– Конечно. – Все еще не понимает. И вроде бы оправдывается. – Просто научился ее терпеть.

– А любовь? А привязанность? Ты готов пожертвовать собой ради тех, кто тебе дорог? – напирала Ника.

– Н-не знаю…

– Это потому, что таких людей, как ты, – нет. Ты никого не любишь. И ничего не чувствуешь – кроме ненависти к Антону, которую сам же себе и придумал. Вот поэтому ты неживой, Антон Ландер. И останешься неживым. Что днем, что ночью.

– Постой, все не совсем так… – Он повел рукой, словно хотел схватить что-то невидимое. Но оно ускользнуло. – Я ведь только что чувствовал… Сейчас, с тобой.

– Что? Что именно? Ты можешь это назвать?

Молчит. Хватает ртом воздух. Конечно, не может. Куда ему.

Ника сама не понимала, откуда в ней столько злости. Будто кто-то изнутри диктовал слова, которые наверняка его заденут. Искреннее недоумение Игни, его попытки оправдаться только сильнее разжигали пламя негодования. Сейчас он выглядел мальчишкой, которому дали новую игрушку и тут же же отобрали, а вдобавок прочитали нотацию о плохом поведении. Он действительно не понимал, в чем провинился.

Слова закончились. А хотелось сделать еще больнее. Ему. Себе. Чтоб не тянуло обратно в его руки. Чтоб не казалось, что он теперь ее, Никин, раз так заводится в ответ.

– Убийца, альтерант бездушный! – выпалила она, сбежала вниз и шарахнула дверью.

Отыскала мотоцикл, резким пинком убрала подножку. Снова эти тумблеры бесконечные… Зажигание. Стояночный тормоз. Что там дальше?.. Ах, да. «Драйв», акселератор.

Сейчас поймет. Услышит рев мотора и выбежит.

Плевать на него сто раз.

В свете фары мокрая дорога блестела, как зеркало. Хорошо еще, что нет дождя. Только ветер в лицо. Мигом остудил, выдул из головы лишние мысли. Главное – доехать, а там… Договориться? Пригрозить?

Как она собирается сделать и то, и другое, Ника пока не знала.

Она – бессмертная. С ней ничего не может случиться.

С кем угодно, только не с ней.

Твердила эти слова, как заклинание. Добравшись до бывшего вокзала, оставила мотоцикл у входа. Рванула к дверям, но не дойдя вернулась. Открыла мотокофр.

Кистени. Цепи с шарами тяжеленные – чуть не выронила себе на ноги. Удержать бы, не то, что размахивать. Но выглядят внушительно.

На всякий случай…

Неумело держа оружие за рукоятки – шары на цепях волочились вслед за ней по земле – Ника вошла в вестибюль ночного клуба. В любой другой день ее с кистенями в руках развернули бы уже у входа. Но сейчас некому было разворачивать. Ни охраны, ни работников гардероба, ни уборщиц – ни одного человеческого лица. Даже люди-птицы свои клювы не высунули, чтобы встретить долгожданную гостью.

Зато если как следует раскрутить и врезать одной из этих штуковин с шипами по полу, можно оставить о себе долгую память. Любо-дорого представить, как красиво разлетятся вдребезги эти тщательно подогнанные одна к другой зеркальные плиточки.

Ника решила, что позже обязательно так и сделает.

А сейчас некогда. Надо двигаться дальше. Надо успеть.

Зал с танцполом тоже оказался пуст. Куда все подевались? Только несколько ворон под потолком встретили ее хлопаньем крыльев и хриплым карканьем.

Ника подошла к стеклянной стене. Попыталась рассмотреть хоть что-то за ее непроницаемой чернотой. Снова подавила желание пустить в ход кистени, хотя могла бы поспорить, что при встрече с оружием Игни умное электрохромное стекло поведет себя как самое обычное – превратится в россыпь осколков.

Вдруг – словно стена испугалась, уловив мысли Ники, – темная поверхность помутнела, и за ней стали угадываться расплывчатые силуэты. Поначалу смутные, они постепенно приобретали четкость и объем. И вот уже можно было различить две фигуры. Виктор и Шанна. Стоят рядом на дощатом перроне. Его длинный светлый помост выделяется в ночной темноте.

Еще днем никакого перрона здесь не было.

Холм – был. Клены и березы на склоне, вытоптанный пустырь – тоже. А сейчас… рельсы? Да, ржавые, местами просевшие и совсем засыпанные землей.

Те самые пути, которые были разобраны в семьдесят четвертом году после того, как на вокзал сошел оползень.

Начинаясь тупиком у перрона, железнодорожное полотно едва заметно поблескивало там, где на него падали разноцветные отблески иллюминации ночного клуба, а после тонуло во мраке. Фонари над рельсами казались тусклыми желтыми шарами, но давали достаточно света, чтобы разглядеть нескончаемую полосу тумана. Или не тумана?

Не тумана.

Это были Есми. Призрачные людские силуэты вереницей теснились на шпалах. Бесконечная очередь на тот свет. Виктор и Шанна возвышались над толпой призраков, как два военачальника над своей армией. Антон был там же. Лежал, свернувшись в клубок, на самом краю перрона, и не подавал признаков жизни.