сразу уснула и теперь беспокойно ерзала во сне, ища удобную позу. Дельфина поглядывала на ее напрягающийся под одеждой живот и думала, что в крайнем случае они пристанут к западному берегу и постучаться в любой дом. Но пока не было необходимости. Она ощупывала Ану накануне. Если ее руки не врут, первое, что покажет миру младенец, — это ножки. Должны быть, потому что мать всю беременность тревожилась, чтоб малыш не оказался хромым.

Дельфине вдруг пришло в голову: с Аной они, когда бывали наедине, смеялись и болтали обо всем подряд. С Теором — ласково подначивали друг друга. Теор ее очень любил, но считал просто милой мечтательницей. С Наэвом же — самым неразговорчивым из четверых — они молчали, понимая друг друга без слов. И сейчас Наэв отлично знает, какой разлад кипит в ее душе.

Он спросил то ли в шутку, то всерьез:

— Что, сестренка, летом, когда пойдем собирать моллюсков, твоя Пещера меня назад не выпустит?

О заклятии, наложенном на Пещеру, Дельфина по секрету рассказала Ане, та — Меде, Меда — подругам, в итоге, знали все Острова. И верили — слово Жрицы многого стоит.

— Летом увидим, — ответила она резче, чем хотела. И произнесла, глядя в водную гладь: — Ты бы его не убил. Теор сгоряча может. А ты — нет, ты понимал, что делаешь.

Наэв мог только опустить голову и слушать.

— Ты мне брат, — сказала Дельфина, — и всегда будешь. А с ним наши души из одного куска железа выкованы. Я не знаю, где он, но знаю, каково ему сейчас…

Наэв мог лишь опустить голову еще ниже. На Берегу Чаек давно привыкли, что Теор и Дельфина, не похожие внешне и не родные по крови, считают друг друга близнецами. И она, наконец, сделала то, чего ей хотелось, — хлестнула виновного по лицу. Со всей силы, с одной стороны, с другой. То, чего и Наэву хотелось, — чтоб его наказали, как Выбранный Главарь Милитар. Слишком легко ему сошло все с рук. Знавшие его с детства люди так и не поверили, что этот спокойный и надежный человек способен на подлость. Судили его с подспудной мыслью: смутьян сам нарвался, наверняка и так готов был предать. Совсем по-другому прошел бы сегодня суд, не попадись Теор регинцам. Дельфина остановилась, увидев, что разбила ему губу в кровь, — все-таки у нее была тяжелая рука лучницы. Задыхаясь, произнесла:

— Ты убил его заживо! Лучше всех ты его понимал — и погубить его тебе было просто. Что с ним творилось в рейдах! А что станет на чужой земле, в одиночестве — мы даже представить не можем! Теор не из тех, кто способен такое выдержать, он ведь только в бою непобедим. Я буду молчать о том, что ты сделал. Теперь все Острова будут молчать. Но каждый день я буду помнить…

Оба, избегая встречаться взглядом, обернулись к Ане — нет, не проснулась.

— Пусть спит, пока может, — вздохнула Дельфина. — Еще накричится сегодня.

— Что??

— Твой ребенок родится совсем скоро. Еще во время Совета началось. Но пока все идет хорошо, домой добраться успеем.

— …а за глупость Совет не судит. За самовлюбленность. За кокетство. Я не меньше заслуживаю твоих пощечин, — Ана это сказала, когда они, наконец, оказались дома, а Наэв побежал звать женщин. Стало быть, все-таки не спала.

— Тебя отлуплю потом, — пообещала Дельфина. — Умойся молоком белой телки и не думай сейчас о плохом.

Ана дала себе волю рычать от боли. Как все женщины деревни, она помогала на многих родах и знала сама, что делать. Она расплела волосы, развязала пояс и все узлы в доме. И, пока могла, держась за Дельфину, ходила по комнате. Схватка отступила. Ана выпрямилась и отпустила сестру, пережидая и сжимая в руках корешок Дэи. Теперь они стояли друг напротив друга, хромоножка, в отличие от Наэва, глаза не опустила:

— Несправедливо, что мы будем жить, как жили, а Теор изгнан и проклят, — тебе ведь это не дает покоя?

Дельфина покопалась в себе и честно ответила:

— Я не желаю вас наказать, конечно, нет. Что Наэв жив и почти прощен, я рада — разве может быть иначе? Но… я не знаю, как все мы будем теперь жить. Поверить не могу, что это все с нами…

Ана ухватилась за нее, чтоб не упасть, но и обняла одновременно:

— Ты ведь никогда не говоришь, каково тебе.

— Не хуже всех, — привычно прошептала Дельфина. Почему ей всегда вспоминаются эти слова, когда трудно? Кажется, ей так кто-то сказал. Ана трепетала на ее плече, не замечала, что впилась в нее ногтями до крови. И Дельфина решила не замечать, если сестренке так легче. Это только ей, Дельфине, удивительно не больно было рожать Дэльфу.

— Он не помогает…, — выдохнула Ана, уронив корень. Взмокшие светлые волосы размечтались по плечам, на лице проступала паника. — Нечем дышать… Дэя не со мной…

— Ты держись за меня. Все у тебя идет, как должно, просто медленно.

Слишком медленно, думала Жрица на самом деле. Роды будут тяжелые. Дети и ногами вперед рождаются живыми, но ничего хорошего такая поза не предвещает.

— У моей матушки, — уговаривала Дельфина тихо и размеренно, — есть коралл, с которым она рожала нас всех. Вот придет кто-нибудь, чтоб я могла тебя оставить, я его принесу.

— Нет! — вцепилась в нее Ана. — Ты сама талисман сильнее всех амулетов и снадобий — об этом же все знают! Ты меня только не отпускай. Мне страшно… очень…, — рожая, многие говорят больше, чем когда-либо. Дельфина привыкла видеть соседок, когда они, уязвимы, как никогда. И Ана не исключение. — Люди не наказали нас с Наэвом, а что сделают боги? Я боюсь, сестренка, не боли… Вдруг Дэя отомстит через нашего сына? Моей матушке ведь отомстила регинская Ана…, — она выгнулась от схватки и придушенно закричала, а потом зашептала: — Вы все не понимаете… Красавица? Да это же подачка богов, милостыня! Господин наш Алтимар дал чужой богини меня проклясть, а потом спохватился и одарил хоть чем-то. Смазливым личиком, как регинку! Будто клеймо поставил, что я не достойна быть дочерью Островов.

Вот оно что! Дельфина знала, что не в силах защитить от воли богов, но от страха — могла. Крепче сжала Ану и зашептала:

— Я вижу иногда то, что еще не случилось, — об этом тоже вся деревня знает. Просто верь мне.

Она будет повторять это весь день и ночь. Будет говорить тихонько, когда прибегут на помощь Меда и Ора, и Ана улыбнется им через боль. Перед