– Милая шутка. А на самом деле что думаешь?

– Пока совпадение. Очередное. Он не мог так глупо подставиться. Но ясно, что вокруг Галецкого не есть чисто. Может, звонок в качестве подставы? Как организовать? Имеет ли смысл? Обычно действуют грубее. Скажем, оружие ему подбросить.

– Может, и подбросят. Может, нет. Но в статус подозреваемого Арсений просится.

– Не спеши. Если спугнуть сразу, мы нигде и ничего на него не найдем. От нас девчонку-шалаву спрятали, а тут клиент серьезный.

– Он точно не твой клиент? А то, может, с языка нечаянно слетело?

– А ты проверь и меня. Делать-то тебе вроде нечего.

– Обязательно. Ладно. Чувствую по твоей заторможенной реакции, что ты еще не ложился. Поспи. Можешь понадобиться.

Сергей выключил компьютер, встал и, сделав дыхательную гимнастику, резко упал на пол, отжался раз двадцать, легко оттолкнулся от пола руками и сделал глубокий вдох-выдох. «Думайте, мозги. Напейтесь моей кровушки, и думайте. Потому что ниточки то ли нет, то ли, наоборот, их много, и все перепутались. Цепь преступлений в одном районе с небольшими перерывами. С центром, в котором пересекаются разные интересы, конфликты, мотивы. И это всего лишь салон красоты. Хотя, понятно, что никаких «всего лишь» больше не бывает. И что, если расследовать два связанных убийства в любом другом месте, найдешь еще и не такую россыпь. Да, кровавая россыпь… Которую многим коллегам очень удобно бывает называть несчастными случаями, суицидами или вешать преступления на невиновных».

Дверь открылась, и на пороге появилась Настя. В джинсах и свитере. Что самое печальное, не в тех, которые «собачьи». Это значит, она уже погуляла с Маем, отвезла в школу Олежку, приготовила завтрак ему, Сергею, и куда-то намылилась.

– Ну, вот, – сделал внеплановый вздох Сергей. – Ты появилась вовремя. Как раз пора мне услышать приятную новость о том, что ты уходишь.

– Это не первая приятная новость? – сочувственно спросила Настя.

– Вторая. Убит Владимир Ларионов, салон «Шоколад». Подвозил клиентку Елену Виленскую. Киллеры стреляли в них, он прикрыл женщину собой, но она тоже в тяжелом состоянии.

– Мне остаться с тобой, нужно помочь?

– Потряси мою голову. Что-то совсем рядом. Не ловится. А ты куда вообще-то собралась?

– Нужно подъехать к Тоне и девочке.

– Давай, будь осторожна. Гололед. А я поступлю с головой, как с компьютером. Выключу ее на фиг, перезагружу. Сон – лучшее лекарство.

Веру знобило с утра. Она готовилась к следующему поступку. А поступки хороши лишь тогда, когда они позади. Они позади, а ты уцелела. Она позвонила знакомому терапевту в поликлинику, покашляла в трубку и попросила выписать на три дня бюллетень. Он давно ее так выручает, причем практически бескорыстно. Она выручает его, когда нужно погулять с собачками: двумя озорными джек-расселами. У терапевта и жена врач, они иногда работали по двенадцать-пятнадцать часов. Получив в подарок эти несколько дней, с выходными – пять, она почувствовала что-то вроде прилива храбрости. «Йес!» – как говорит сын. Сходила на кухню, выпила стакан холодной воды. Вернулась в свою комнату и на этот раз, прежде чем взять телефон, крепко сжала взмокшие вдруг от волнения ладони в кулачки. Она собралась звонить частному детективу, договариваться о встрече, сумме и вообще уточнять – нужно ли ему это. И вздрогнула от неожиданного звонка.

– Ой, кто это?

– Здравствуйте, Вера, – произнес немного знакомый мягкий мужской голос. – Вы меня, конечно, не узнали. Это Андрей Виленский говорит, сын Елены Леонидовны. Мама мне оставила ваш телефон, сказала, что я могу обратиться к вам за помощью. Если что-то…

– Конечно. А что-то случилось?

– Кажется, случилось. Мама уехала вчера в салон красоты, вечером не вернулась, а сейчас мне позвонили по городскому телефону и сказали, что она как-то пострадала, в реанимации. Дело в том, что я не выхожу из дома. Я не знаю, что мне делать. У нас больше никого нет.

– Вы хотите, чтобы я приехала к вам? Или в эту больницу? Вам сказали, в какую?

– Да, какой-то номер. Тридцать один, кажется.

– Это недалеко от меня. Я сейчас позвоню, попробую что-то узнать.

– Пожалуйста, если не трудно. Я буду ждать.

– Сейчас. Перезвоню.

Вера присела на диван. План сбился. Почему-то руки задрожали. Опять салон, опять беда. Она вдруг ясно вспомнила этого Андрея, его огромные карие глаза, полные смятения. Он там один, он болен. Он не может выйти. А матери нет уже сутки. А ее, Веру, от слова «больница» уже начинает трясти. Нет, с этим она точно не справится. Она позвонит опять своему терапевту и попросит, чтобы он узнал. А ей нужно ехать к Андрею. Тем более – такое совпадение: у нее есть свободные дни. «Ой. Дура я дура. Совпадение! Как хорошо, что мысли никто не слышит!»

Так она и поступила. Терапевт обещал ей перезвонить, когда будет какая-то информация. У него там цейтнот. Вера немного успокоилась и спросила у Андрея, куда ехать. Он очень доступно объяснил, она с третьего раза даже поняла, как открывается секретный код на воротах, где у подъезда тайник с ключами от входной двери и квартиры. Какая Елена гениальная все-таки. Так продуманно, так сложно, так просто… и так дорого, наверное.

Вера открыла дверь квартиры. Андрей стоял в холле, очень высокий, крупный, с этим своим невыносимым, наивным, умоляющим взглядом. Как будто он действительно маленький, потерянный мальчик без мамы. Как Костик. Тот тоже смотрит так. Только глаза у Костика голубые. Вера от смущения произнесла почти сурово:

– В общем, мне обещали позвонить, когда все узнают про Елену. Врач знакомый туда дозванивается. А вы мне покажите, где у вас кухня. Я привезла готовую еду – первое, второе, салат, фрукты. Я даже тапочки комнатные свои привезла. А где можно руки помыть?

Через час в квартире было тепло и спокойно, пахло хорошей едой и домашним горячим хлебом. Вера в шелковом халате, она почему-то, чтобы переодеться, взяла свой самый нарядный, наверное, чтобы прилично выглядеть в такой роскошной квартире, обошла комнаты, выстроила план уборки, нашла все, что для нее требуется. В процессе совершенно успокоилась. Как-то вдруг волнение улеглось. Пока терапевт не позвонил, пока ничего еще более плохого не случилось, нужно всю эту красоту превратить в настоящий уют. Она сумела разжечь камин, опустила жалюзи и тяжелые шторы спокойных и глубоких тонов – терракотовые, бордо, темно-оливковые, зажгла все светильники.

Только в этом расслабляющем уюте-свете Вера почувствовала, как устала. Да, это не крошечные комнаты в типовой, еще советской трешке. Вера почувствовала, как заломило виски от напряжения, сдернула с головы туго повязанную косынку, почувствовала свои свалявшиеся волосы, как приклеенную паклю, медленно пошла к холлу, на пороге оглянулась, чтобы еще раз оценить свою работу. Здорово! Она залюбовалась, думая уже о том, какой вкус у Елены, она бы никогда так все не устроила, дай ей хоть миллионы в руки. Вот что значит – порода. Вера попятилась немного назад, взглянула на босые и – ох – грязные ноги: тапочки она сняла, когда они промокли, – расстроилась… И налетела на ведро с грязной водой. Она, неумеха, зачем его здесь оставила! Ведро загремело, вода пролилась, Вера не устояла, поскользнулась. И осталась сидеть в луже и в полном отчаянии. Андрей никогда не видел такую корову! Он придет в ужас. Лучше бы он позвонил нормальному человеку, например Свете или Ларисе. Она провела мокрой рукой по лицу, потом ахнула: что же я делаю. И осталась сидеть в луже, размышляя, стоит ли сдерживать слезы или уже все равно. Пусть польют ее позор.