Одри — интеллектуалка, любила поговорить о Феллини и читала толстые книги старых бородатых авторов про оскандалившихся президентов. При этом она гораздо увереннее, чем я, владела сленгом, а на ее джинсовой миниюбке красовались заплаты с картинками из хардкор-шоу. Она сама стригла себе волосы, наносила свою особенную подводку для глаз, могла есть печенье сколько влезет и весить те же 45 килограммов. Мы придумывали друг другу глупые и забавные прозвища: Сквидли-Ду, Лути, Бубер.

Через три недели мы впервые поцапались. Я считала, что ее мизантропия тормозит мое становление как личности.

— Я приехала сюда, чтобы вырасти, а ты мне мешаешь, — сказала я Одри.

Она с рыданиями бросилась в дебри нашего дендрария, упала там и ободрала коленку. Я хотела помочь, но Одри закричала:

— Зачем я тебе нужна?!

Я позвонила маме, которая как раз сидела на снотворных и потому весело посоветовала «взять и купить билет домой». С ужасом я подумала, что Одри наверняка тоже звонит маме и Робин страшно зла на меня.

Через несколько дней мы помирились. Сидя за бранчем с однокурсниками, я вдруг поняла, что всех ненавижу. Даже свою новую подругу Элисон, которая организовала радиостанцию, и Беки, которая пекла веганские маффины и сшила одеяло из футболок с принтом группы Clash. Студенческие дискуссии сводили меня с ума: показная политкорректность в отсутствие реальных политических взглядов. Одри была права, никого лучше друг друга мы с ней не найдем.

Порой, когда мы с Одри вместе ели хлопья или сушили волосы после душа, передо мной мелькал образ ее матери. Моя подруга Робин, нагая и юная, стояла рядом.

* * *

Маргарет была в отпуске, и тут произошла катастрофа. Мы с мамой разругались, страшнее, чем когда бы то ни было. Как раз такие ссоры испытывают на прочность концепцию безусловной любви, не говоря уже об элементарных приличиях. И главное, мы были неправы обе. Мы обе дали волю эмоциям и не смогли удержаться от жестоких оскорблений.

Я попыталась дозвониться Маргарет, но поскольку формально случай был не опасный, сообщения ей не оставила. Потом я позвонила тете, в надежде хотя бы от нее не услышать, что я только похожа на человека, а на самом деле — ведро помоев.

— Мать твоя не подарок, да и ты сама тоже, — сказала тетя. — Не знаю как, но вы обязаны помириться.

Она дала мне телефон своей подруги, «специалиста по взаимоотношениям» доктора Линды Джордан.

— Линда что-нибудь придумает, — пообещала тетя. — У нее ты сразу получишь дельный совет.

Совет? Маргарет никогда ничего не советовала, но всегда делала так, чтобы я сама давала себе совет.

Итак, я решилась на второе крупное предательство после того, о котором могла бы в красках рассказать моя мама, и обратилась к чужому психоаналитику.

Специалист по взаимоотношениям доктор Линда Джордан уехала с коллегами в Вашингтон, поэтому говорила со мной, сидя на скамеечке в окрестностях Смитсоновского института. Оказалось, мы уже встречались несколько лет назад на чьей-то бат-мицве, и я смутно припомнила медовую копну волос и гроздь крупных бриллиантовых перстней.

— Так что у нас случилось? — спросила Линда с дружеской, но решительно-деловой интонацией многоопытного адвоката по разводам.

Я вывалила на нее все. Что сделала я и как ответила мама. И что мы обе натворили потом. Линда понимающе хмыкала. Наконец я выдохнула:

— Вот так. Я жуткий человек, да?

Следующие двадцать минут говорила Линда. Для начала она объяснила некоторые «азы» отношений между матерью и дочерью («Ты ее собственность, но также и личность»), затем сказала, что наше поведение абсолютно понятно, хоть и малоприятно (любимая фраза: «Это ясно»), и заключила:

— Итак, у тебя есть шанс перейти в новую фазу отношений, если ты дашь себе это сделать. Я знаю, что ты можешь стать сильнее, чем была, если скажешь ей: ты моя мать, и ты мне нужна, но не так, как раньше; давай меняться вместе.

Повесив трубку, я впервые за все эти дни почувствовала, как паника отступает. Специалист по взаимоотношениям доктор Линда Джордан помогла мне. И помогла сразу. С Маргарет все было по-другому: я болтала, она кивала, мы обсуждали какой-нибудь роман Генри Джеймса, прочитанный мною лишь частично, после чего плавно переходили к моей бабушке и страху перед сном, и наконец я хвалила как всегда великолепные туфли Маргарет. Теперь же я задала вопрос и получила ответ. Доктор Линда Джордан дала мне инструменты, чтобы я исправила дело.

Я набрала номер мамы.

— Я тебя люблю. Ты моя мать и нужна мне, но не так, как раньше. Пожалуйста, давай меняться вместе.

— Что за бредятина, — сказала мама.

Очевидно, она была в магазине.

* * *

Той зимой Одри пятнадцать раз болела синуситом, и по предписанию врача ей сломали нос, выпрямили носовую перегородку, удалили аденоиды и миндалины. Отрядом из пяти человек мы отправились домой к Робин, где Одри выздоравливала. Перед дверью мы нацепили очки Граучо Маркса с носами и усами, подняли вверх банку с супом и позвонили. Открыла Робин в штанах для йоги.

— К пациенту сюда, — сказала она.

Одри с перевязанным носом лежала на кровати под пологом и казалась еще миниатюрнее. Робин забралась к ней:

— Как ты себя чувствуешь, малыш?

Другие девочки пошли на кухню и стали выкладывать журналы и коробки печенья, купленные в метро по дороге. А я залезла на кровать к Одри и Робин, как будто мы одна семья и уже сто раз так лежали. Всем нам иногда нужна забота.

* * *

Откуда только я не звонила Маргарет. Я говорила с ней, сидя на пляже или в машине, мчащейся через западные штаты, скрючившись за мусорным контейнером на парковке перед общежитием, лежа в своей комнате в десяти кварталах от кабинета Маргарет, если не хватало сил доползти до ее кушетки. Из Европы, Японии, Израиля. Шепотом рассказывала ей о мужчинах, спящих рядом со мной. И всегда звук ее голоса, ее спокойное, но выжидательное «привет» приносило мне облегчение. Она отвечала со второго гудка, и все мои мускулы и жилы расслаблялись.

Как-то во время каникул я позвонила ей из аризонской пустыни, лежа в одном белье около маленького бассейна и поджариваясь на солнце. Говорила я в основном о том, как мы с бойфрендом утром покупали мебель. Это был наш первый совместный эстетический выбор как пары, и мы успешно обзавелись журнальным столиком, двумя бронзовыми оленями и парой барных стульев с рваной ледериновой обивкой. Я не устояла и дополнила набор глиняной кошкой в кубистическом стиле.

— По-моему, у нас реально похожие вкусы! — захлебывалась я, игнорируя нотки неуверенности, которые появились в голосе Маргарет при упоминании о китчевых металлических зверях для гостиной.

— Чудесно, — сказала она. — У нас с мужем всегда были похожие вкусы. В таких случаях обустройство дома — сплошное наслаждение.