В Верховном тайном совете у Меншикова существовали скрытые враги. Общим основанием для их враждебности был деспотический характер князя, его нежелание считаться с их мнением, страх за свое будущее — носились слухи, что они разделят судьбу Толстого, закончат свою жизнь в Сибири, что Верховный тайный совет будет укомплектован людьми, всецело преданными Меншикову. У генерал-адмирала Апраксина была конкретная причина быть недовольным Меншиковым — тот воспрепятствовал его уходу в отставку. Канцлер Головкин не мог питать нежных чувств к генералиссимусу из-за того, что последний преследовал его зятя — П. И. Ягужинского.

Светлейший не пользовался поддержкой и представителей царствующего дома, прежде всего цесаревен Елизаветы и Анны, затаивших смертельную обиду за то, что он преградил им путь к трону, вырвав у Екатерины согласие объявить наследником Петра Алексеевича. Эту обиду не могли заглушить щедрые ассигнования, назначенные на содержание дворов цесаревен.

Не питала симпатий к Меншикову и сестра царя Наталья Алексеевна, трезво оценивавшая и полный произвол князя, и его стремление прихватить как можно больше власти и затруднявшаяся определить, где и когда остановятся его поползновения по отношению к ней.

Единственной своей надежной опорой Меншиков считал Остермана, но вице-канцлер, как это многократно отмечалось, являлся великим карьеристом и потому никогда не был и не мог быть прочной опорой кого-либо. Обладая тонким нюхом, досконально зная характер вельмож, стоявших у подножия трона, и соотношение сил, он, обнаружив непрочное положение князя, тут же переметнулся на сторону его противников, а имея доступ к царю в качестве его наставника, внес немалую лепту в низвержение своего покровителя.

По мнению Мардефельда, которое трудно оспорить, «князь принял все меры, которые должны были ускорить его падение, и легкомысленно отказывался от всего того, что ему советовали добрые люди для его охраны, следуя единственно своей страсти к деньгам и необузданному честолюбию. Ему следовало бы действовать заодно с Верховным тайным советом, поддерживать хороший государственный строй, им самим заведенный, и этим приобрести и удержать за собой расположение императора и великой княжны. Его действия противоположны всему этому: он присвоил себе права правителя, прибрал к своим рукам все финансовое управление и располагает всеми делами, как военными, так и гражданскими, по своему усмотрению, как настоящий император»[129].

Обратимся к хронологии событий, предвещавших падение светлейшего. 18 августа Меншиков с семьей отправился в Петергоф, а оттуда на следующий день выехал в свою резиденцию в Ораниенбаум, где в честь прибытия генералиссимуса прогремели артиллерийские залпы. Петр тоже выехал из Петербурга, но отправился не в Ораниенбаум, а в Петергоф. Если верить Маньяну, то путь царя пролегал по дороге, у которой находилась дача канцлера Головкина, где царь остановился, чтобы поохотиться. «…Тогда этот министр воспользовался случаем, чтобы выразить молодому государю скорбь, испытываемую им по поводу непреодолимой жестокости князя Меншикова к самым верным подданным и слугам его императорского величества, доводившей многих до отчаяния».

Головкин жаловался царю на Меншикова, намеревавшегося сослать его зятя Ягужинского на Украину. Петр внял просьбе Головкина и по поводу Ягужинского вел разговор с Меншиковым. Но тот был неумолим и настоял на своем[130]. Это способствовало еще большему разжиганию вражды к князю не только со стороны царя, но и со стороны канцлера.

19 августа Остерман отправил письмо светлейшему, в котором поздравил его со счастливым прибытием в Ораниенбаум и сообщил о намерении царя ночевать в Стрельне, оттуда отправиться в Ропшу, а затем в Петергоф. Письмо заканчивалось словами, не дававшими повода князю сомневаться в верности автора: «Вашу высококняжескую светлость всепокорнейше прошу о продолжении вашей высокой милости и, моля Бога о здравии вашем, пребываю с глубочайшим респектом вашей высококняжеской светлости всенижайший слуга А. Остерман». В письме имеется убаюкивающая приписка царя, написанная конечно же не без ведома наставника: «И я при сем вашей светлости, и светлейшей княгине, и невесте, и свояченице, и тетке, и шурину поклон отдаю любителный. Петр».

21 августа новое письмо Остермана, извещающее Меншикова об изменении сроков прибытия в Ропшу для «провождения всей охоты нашей». Андрей Иванович не преминул заверить князя о приносимой им жертве ради того, чтобы угодить царю: «Я хотя весьма худ и слаб и нынешней ночи разными припадками страдал, однако ж еду». Остерман явно усыплял бдительность князя, извещая его о том, что царь и его сестра «весьма обрадовались» «писанию вашей высококняжеской светлости», оба «любезно кланяются», однако сами не пишут, потому что «учреждением охоты и других в дорогу потребных предуготовлений забавлены»[131].

Князь обнаружил обман Остермана, когда 26 августа вместе с семьей прибыл в Петергоф, чтобы поздравить Наталью Алексеевну с именинами. Прием царя был настолько холоден, что Меншикову ничего не оставалось, как отбыть из Петергофа. Петр кому-то из приближенных заявил по поводу своего пренебрежительного отношения к Меншикову: «Смотрите, разве я не начинаю вразумлять его?»[132]

30 августа Меншиков отмечал свои именины. Список гостей возглавляли адмирал Сиверс, несколько генералов, завсегдатаев в приемной и «прочие господа морские офицеры». Среди присутствующих не было ни одного министра. Не почтил вниманием своего нареченного тестя и Петр. Праздник, всегда проводившийся с необыкновенной пышностью, в присутствии императора или императрицы, теперь прошел заурядно. Не сгладили впечатления и несколько залпов солдат Черниговского полка, построенного по этому случаю.

Чем же занимался Меншиков в Ораниенбауме с 19 августа по 5 сентября?

Ничем особенным. Жил как жил. Даже самое скрупулезное изучение «Повседневных записок» не обнаруживает никаких признаков его беспокойства и тревоги. Распорядок дня оставался прежним, и своим привычкам светлейший не изменял. Вставал, как и раньше, в обычное для себя время, слушал дела, «крепил» подписью документы. В ожидании аудиенции в приемной толкались военные и придворные чины. Не расставался Меншиков и со своей привычкой спать после обеда. Иногда Ораниенбаум навещали «персоны». 20 и 28 августа он принимал Феофана Прокоповича, несколько раз его навестили члены Верховного тайного совета Апраксин, Головкин, Остерман и Голицын. 5 сентября в Ораниенбаум пожаловал Остерман, с которым в течение часа разговаривал «тайно». После этого, как сказано в «Повседневных записках», Меншиков посетил царя. Однако тот, надо полагать, не пожелал с ним встретиться, ибо обычно сообщается время, потраченное на беседу; на этот же раз отмечено лишь, что «путь восприял сухим путем в Санкт Питербурх».