Уже перед самым рассветом Макс тяжело опустился на кровать, поняв, что окончательно проиграл.

“Лера не придёт, — сказал он себе. — Не придёт. Так тебе и надо, кретин! Вот и живи теперь с этим”.

Он забыл напомнить накануне, чтобы в номере сделали уборку: персонал в Индии не слишком заморачивался на этот счёт, если постояльцы их сами не приглашали. Постель всё ещё хранила следы присутствия Леры, аромат её духов и их любви. Он прижал к себе подушку, втянул носом знакомый запах…

Что-то тихонько звякнуло, упав с кровати на пол. Макс приподнял голову, наклонился посмотреть… и чуть не взвыл от бессилия.

Это оказался кулон на цепочке — виолончель из белого золота. Лера забыла его под подушкой. Сняла вчера, чтобы не мешал…

Макс сжимал в кулаке это неброское, но оригинальное украшение, и задыхался от душивших его отчаянных слёз.

Он, конечно, оставил записку с номером телефона для Леры на ресепшн. На случай, если она всё-таки придёт к нему в отель — и не застанет. Ему же самому больше не было смысла торчать в Гоа и безуспешно пытаться найти “девушку без адреса”, как Паша Гусаров разыскивал свою Катю Иванову*.

На смену тоскливому, раздирающему душу отчаянию пришла яростная злость. На себя, меньше — на Леру, а больше всего — на идиотизм ситуации в целом. Можно было бесконечно искать правых и виноватых в случившемся — а толку-то?.. Сказанного не вернёшь, былого не исправишь. Да, конечно, Макс погорячился, он и сам это знал, но неужели он не заслуживал понимания и снисхождения? Интересно, как отреагировала бы сама Лера, если бы на своих концертах Макс запросто лапал хорошеньких скрипачек из оркестра за задницы и оглаживал им сиськи? Противоречивые мысли буквально раздирали его на части. Чёрт, надо было всё-таки съездить Игорьку по самоуверенной наглой физиономии… Но, снова и снова воскрешая в памяти тот эпизод, Макс с горечью убеждался, что Лере это бы определённо не понравилось. Она-то не видела в произошедшем ничего предосудительного и спохватилась лишь тогда, когда поймала шокированный взгляд Макса…

Но, конечно же, он перегнул палку с этим ультиматумом. Пытаясь найти оправдание своему поступку, эгоистичному порыву подмять Леру под себя, поставив её перед сложным, практически невыносимым для неё выбором, Макс ощущал себя настоящим самодуром. Но разве, опять же, он был не прав?! Разве профессия модели — это на всю жизнь?.. Ну неужели она сама не видит, что это путь в никуда? Не хочет достичь в жизни чего-то большего?

Об ответах на эти риторические вопросы можно было спорить бесконечно, но в глубине души Макс подозревал главное: они с Лерой так и останутся по разные стороны баррикад. Он пошёл на принцип, она тоже упёрлась… Странно было бы ожидать, что девушка внезапно изменит своё решение в угоду ему и скажет: “Ну хорошо, я всё поняла, немедленно ухожу из модельного бизнеса!” Тем более странно было бы думать, что со временем Макс поймёт и примет своеобразие этих… профессиональных… отношений. Наоборот! Чем больше он думал об этом, чем больше вспоминал насмешливо-пренебрежительное лицо Лериного директора (и особенно — его руку на её груди!), тем больше его трясло от злости и ревности. Возможно, для неё действительно в порядке вещей такие взаимоотношения с коллегами. Возможно, её всё устраивает. Да вот только сам он никогда к подобному не привыкнет! Так что, может быть, и правда к лучшему было — разорвать всё прямо сейчас?.. Они бы убили друг друга. Просто убили. Спалили бы в огне ревности, недоверия и взаимных претензий.

Он уговаривал сам себя. Утешал. Убеждал и успокаивал. Внушал себе, что, конечно же, спокойно сможет прожить без Леры — в конце концов, жил ведь он без неё как-то эти шесть лет?!

“А разве это была жизнь?” — ехидно спрашивал внутренний голос. Чёрт бы его побрал…

___________________________

*Отсылка к советской лирической комедии Эльдара Рязанова “Девушка без адреса” (1957); главные роли в фильме исполнили Светлана Карпинская и Николай Рыбников.

Покинуть Индию ему удалось далеко не сразу.

На рейс “Гоа — Дели” Макс попал очень удачно, а вот билет из Дели до Лондона сумел взять с большим трудом: ближайший самолёт улетал по расписанию только через восемь часов, так что всё это время Макс провёл в аэропорту, в зале ожидания. Выходить в город не хотелось. Впрочем, не хотелось вообще ничего — ни долгого, почти десятичасового, перелёта, ни возвращения в Лондон, ни предстоящего концерта в честь юбилея принца Чарльза, если Макс всё-таки успеет. Пожалуй, единственное, от чего он сейчас не отказался бы — так это от того, чтобы самолёт попал в авиакатастрофу. Быстрая, гарантированная смерть… и больше никаких проблем, боли и переживаний. Никогда… Макс поймал себя на мысли, что вот уже несколько минут всерьёз размышляет об этом.

Он сидел на неудобном жёстком сиденье, пристроив на соседнем свою виолончель, и время от времени отхлёбывал из бутылки “Old Monk”*. Следовало, конечно, ещё и поесть — хотя бы немного… но, несмотря на то, что во рту у Макса не было ни крошки уже почти сутки, его мутило при мысли еде, и он продолжал тупо накачиваться спиртным.

Становилось легче. Действительно, легче — словно потихоньку действовала анестезия. Притуплялись эмоции, размазывалась боль, затуманивалось сознание. Он бы поиграл сейчас на виолончели, чтобы успокоиться, но понимал, что, скорее всего, подобная художественная самодеятельность не вызовет восторга у сотрудников аэропорта.

— Ничего, моя девочка… — невнятно пробормотал он, поглаживая футляр музыкального инструмента. — Потерпи ещё немного, скоро мы будем дома.

Макс не сразу заметил, что напротив него остановилась какая-то девушка. Он с трудом сфокусировал на ней взгляд. Типичная “просветлённая” европейка, воображающая себя фанаткой Индии и знатоком местной культуры: хлопковая курта со свастикой, просторные шальвары, куча фенечек на тонких загорелых руках, в курносом носу колечко, на лбу бинди.**

— О, боже мой! — восторженно воскликнула она по-английски, хватаясь руками за щёки. — Я не верю своим глазам! Сам Макс Ионеску?! Здесь?

Пришлось растягивать губы в ответной приветливой улыбке и сдержанно кивать. Но девушка всё никак не могла успокоиться.

— Невозможно поверить… вот это встреча!

Не спрашивая разрешения, она плюхнулась рядом с Максом на соседнее сиденье.

— Я — ваша огромная поклонница! Побывала практически на всех ваших выступлениях: и в дуэте с Эндрю, и на сольных!

— Потрясающе…

— Вы тоже летите в Лондон? Какое совпадение! Хорошо отдохнули?

— Просто замечательно.

— Ой, Макс, — спохватилась она вдруг, стянула с плеча свой холщовый рюкзак и полезла в него, шурша какими-то пакетами и бумажками. — Вы не дадите мне автограф?

— Без проблем, детка, — отозвался он, надеясь, что так она быстрее отстанет от него и уйдёт.

Кое-как нацарапав на коленке традиционное пожелание: “Эмили от Макса Ионеску — с любовью и пожеланием счастья!” (полная ерунда, конечно, какая там “любовь”, но фанаточки неизменно визжали от восторга), он вернул ей ручку и записную книжку. Девушка уставилась на его руки, как заворожённая.