— О чем был сон? — прошептала Свандис, и Шеф почувствовал, как ее волосы коснулись его лица. — Расскажи.

Шеф беззвучно выбрался из гамака, встал лицом к лицу с нею, дочерью Ивара Бескостного, которого убил собственными руками. Он понял, что с каждым мгновением все сильнее ощущает ее женственность, словно никогда и не было этих долгих лет сожалений и бессилия.

— Я расскажу, — шепнул он с внезапной уверенностью, — и ты объяснишь мне этот сон. Но при этом я буду обнимать тебя.

Он нежно обнял Свандис, встретил сопротивление, но продолжал удерживать ее, пока она не ощутила выступившую у него испарину страха. Постепенно она оттаяла, обмякла и позволила увлечь себя вниз, на палубу.

— Я лежал на спине, — шептал он, — завернутый в саван. Я думал, что меня похоронили заживо. Я был в ужасе…

С этими словами Шеф медленно приподнял подол ее платья, притянул ее теплые бедра к своему окоченевшему телу. Она словно почувствовала, как он нуждается в утешении, стала помогать ему, прижиматься. Он задрал платье выше, белое платье жрицы, опоясанное низками ягод рябины, потом еще выше, и продолжал шептать.

Со всех сторон к горе Пигпуньент стекались подкрепления. Озабоченный и раздраженный император распределял прибывших либо на усиление дозорных постов, образующих все новые и новые внешние кольца охраны среди колючих кустарников и ущелий, либо в быстро растущий отряд людей с кирками, которые камень за камнем разбирали башни и стены крепости еретиков.

За сотни миль южнее наварх Георгиос и полководец Агилульф в недоумении смотрели друг на друга, получив приказ повернуть назад, оставить в покое арабов, прекратить поиски исчезнувшего флота северян, немедленно вернуть всех, до последнего корабля и до последнего человека.

Еще немного к югу сам халиф, впервые за долгие годы лично выйдя на поле брани для служения пророку, вел на врага самую большую армию, которую Кордова собирала с тех пор, как воинство ислама пыталось покорить Францию и прилегающие земли, но было отброшено королем Карлом, которого франки прозвали Мартель, Молот.

А Бискайский залив пересекали войска, по сравнению с остальными малочисленные, но превосходящие всех по дальнобойности и мощи своих метательных машин: флот единого короля Англии и Севера, стянутый с позиций, блокирующих суда империи в устье Эльбы, и посланный на юг по слову провидца Фармана. Это были двадцать двухмачтовых «боевых кораблей» с катапультами и с ними тридцать драккаров, наполненных нетерпеливыми и соскучившимися без дела викингами, глубоко осевших под грузом мяса, пива и сухарей для пропитания двух с лишним тысяч человек. Альфред внял грозному предостережению, увиденному Фарманом, но отказался принять командование над экспедиционными силами, заявив, что Англию нельзя оставлять без правителя, и флот плыл под водительством Гудмунда Золотого, шведского вице-короля, ранее известного (и ныне упоминаемого) в качестве Гудмунда Жадного.

И даже в Риме, даже в Византии все внимание было приковано к отдаленным границам, где римский император искал Священный Грааль, чтобы завершить строительство своей империи, а Дар-аль-Ислам впервые за сто с лишним лет начал отступать.

Но сам единый король сидел на солнышке и, сплетя пальцы со своей ненаглядной, блаженно улыбался.

— Размяк начисто, — прорычал Бранд другим королевским советникам, которые с почтительного удаления наблюдали за парочкой, сидевшей за столом на набережной. — Так с ним всегда. Годами бегает от женщин, как будто под юбками у них змеюшник, а потом одна что-то с ним делает, уж не знаю что, — и бац! Ведет себя как пацан, который только что сходил за амбар с молочницей.

— Может быть, это не так уж плохо, — предположил Торвин. — Пусть уж лучше он будет с женщиной, чем без женщины. Кто знает, вдруг она родит ему ребенка…

— Так, как оно идет, у них уже должна быть тройня, корабль полночи трясся…

— А если и нет, то, может быть, король все-таки… ну, станет более серьезно относиться к своим обязанностям. А она — это она. Дочь Ивара, внучка Рагнара. Свандис может проследить свое происхождение от самого Волси и дальше — от Одина. — И Торвин указал на корабль, покачивающийся в фарлонге от них. — Вон Сигурд, победивший дракона Фафнира, — ведь это его кровь течет в ее жилах. Никто не радовался больше меня, когда были убиты ее отец и его братья. Но ведь не найдется никого, кто бы так или иначе не относился к ним с уважением. Она из богорожденных, из семьи, любимой Одином. Может быть, это немного отвратит от короля гнев богов, которого мы опасаемся.

Совет задумался над словами Торвина. Они, в общем-то, произвели впечатление на викингов, на Хагбарта и Скальдфинна, да и на самого Бранда, пусть и против его воли. Квикка и Озмод молча переглядывались: они отнюдь не забыли Ивара Бескостного. И лишь у Хунда беспокойство проявилось на лице. Бранд, с его чувствительностью в вопросах чести и верности, сразу это заметил.

— Она никогда не была твоей женщиной, — произнес Бранд со всем сочувствием в голосе, на какое был способен. — Ты считаешь, что он в долгу перед тобой, потому что она была твоей ученицей?

— Нет, — ответил Хунд. — Я желаю им счастья, коль скоро они нашли друг друга. Но к чему все эти разговоры насчет богорожденных и крови героев? — В голосе появилась горечь. — Да вы только взгляните на них! Кто они? Незаконный сын пирата, который большую часть своей жизни провел в лачуге из тростника. И женщина, которую имело пол-Дании. И это единый король и будущая единая королева!

Он резко поднялся и пошел вдоль людного, залитого солнцем причала. Остальные смотрели ему вслед.

— Он сказал правду, — пробормотал Хагбарт.

— Да, но ведь Шеф пробился наверх, — возразил Квикка, негодовавший всякий раз, когда нелицеприятно отзывались о его повелителе. — И я уверен, что она тоже просто была вынуждена делать то, что делала. Я думаю, это не менее важно, чем королевская кровь. Мы-то с Озмодом знаем. Мы видели смерть стольких королей, верно, Озмод?

— Шестерых, — коротко ответил Озмод. — Это если считать короля франков; правда, его убили не мы, а его собственные люди, после того как мы его расколошматили.

— Проблема в том, — сказал Торвин, — что чем больше королей вы убиваете, тем больше власти у тех, кого вы не убили.

На многолюдной набережной, всего лишь в нескольких ярдах от северян, наблюдала за счастливой парочкой еще одна группа людей. Они расположились в тени под навесом с вывеской портного, каковой и сам примостился тут же на крошечном табурете; в руках он держал куски ткани и сшивал их с исключительным проворством. Пока лжепокупатели щупали материал и издавали возгласы удивления и недовольства, изображая обычное сбивание цены, они успевали обмениваться с портным негромкими фразами.

— Это наверняка он, — сказал горец в пропотевшей пастушьей одежде из грубого домотканого сукна. — Один глаз. Золотой венец. На шее талисман.

— Градуаль, — уточнил седовласый и седобородый человек, одетый побогаче.