Отпущенный императором Тассо отправился осматривать местность и проверять слишком редко расставленные посты. С каждым часом крепли его тревога и озабоченность. По происхождению баварец, взращенный на южных виноградниках, Тассо считал ущелья и заросли кустарников, характерные для крутых и скалистых Пиренейских гор, чересчур неприятной местностью.

— Да здесь нужно не меньше тысячи человек, — бормотал он под нос. — Две тысячи. А где взять для них еду? И воду? Спокойно, Тассо. Befehl ist Befehl. Приказ есть приказ. Хельмбрехт, Зигнот, Хартмут, охраняйте эту тропу. И помните: никому не спать, пока не придет смена. Кайзербефель, ясно?

Он таскался по жаре, выставляя тут и там охранение. При том даже не подозревал, что в какой-нибудь четверти мили вне замыкаемого кольца дозорных, прячась среди редких колючих кустов и прижимаясь к земле, как ласка, кто-то неотступно следит за каждым его шагом.

Сын пастуха, явившийся сообщить о своих наблюдениях, ожидал увидеть нечто необычное и пугающее, но все равно чуть не подавился, когда его глаза привыкли к тусклому свету. Напротив него за грубым столом полукругом сидели люди. По крайней мере, они выглядели человекообразно. На каждом серая сутана, капюшон натянут так низко, что невозможно разглядеть лицо. Если бы пастушок увидел эти лица, он мог бы их запомнить. Ни один человек не ведал, кто в действительности принадлежит к perfecti, совершенным, хотя в деревнях еретиков непрестанно циркулировали слухи и домыслы: имярек отказался нынче от баранины, — наверное, он вообще не ест мяса; они с женой спят вместе, но разговаривают как брат и сестра; она уже три года не рожала, хотя прошлой весной отняла ребенка от груди. Любая мелочь может оказаться свидетельством посвящения в главную тайну. Однако в деревнях еретиков все старались жить как перфекти, хотя, возможно, никогда ими не были. Поэтому пост или целомудрие могли свидетельствовать только об устремлениях, а не о реальных достижениях. Под капюшоном мог прятать лицо кто угодно.

Пастушок неуклюже преклонил колени, снова встал. Из полукруга донесся голос, но не из середины, а с краю. Видимо, нарочно выбрали человека, чей голос был незнаком пастушку. На всякий случай говорил этот перфекти только шепотом.

— Что ты видел в Пигпуньенте?

Парнишка задумался.

— Я подбирался близко к скале со всех сторон, кроме восточной, где идет дорога. Ворота там разбиты, башни сожжены и большинство каменных построек разрушены. Вокруг замка рыщут люди императора, их там тучи, как блох на старой собаке.

— А что снаружи?

— Христиане расставили дозорных вокруг всей скалы, как можно ближе к основанию, окружили сплошным кольцом. Это здоровяки в доспехах, по жаре они ходят мало. Им привозят еду и воду. Я не разобрал, что охранники говорят друг другу, но они не спят и вроде не жалуются. В основном поют свои языческие гимны.

Совершенные не обратили внимания, что пастушок назвал христиан язычниками: они и сами придерживались того же мнения. Голос спрашивающего зазвучал еще тише:

— А ты не боялся, что тебя могут схватить?

Паренек улыбнулся.

— Чтобы люди в доспехах да поймали меня в горах или маквисе? Нет, сударь. Если бы они меня и заметили, то не догнали бы.

— Ну хорошо. Скажи, сможешь ли ты — и, допустим, кто-нибудь из твоих приятелей — пробраться сквозь кольцо стражи, перелезть через стену, проникнуть в крепость? Допустим, вместе с кем-нибудь из нас? С горцем, но не таким юным и шустрым, как ты?

На лице пастушка отразились сомнения. Если он скажет «да», попросят ли его рискнуть на самом деле? Он не имел ни малейшего желания присоединиться к трупам, которые у него на глазах выносили из крепости и складывали на зеленой лужайке чуть ниже ворот. Но больше всего он хотел заслужить одобрение людей, которых все уважали и почитали.

— Посты расставлены повсюду, и дозорные стреляют, едва лисица шелохнется в кустах. Но я могу пробраться через кольцо охраны. И пожалуй, три-четыре моих приятеля. Человек постарше… Понимаете, шипы на кустах растут высоко, на фут или на два от земли. Я там не хожу, а ползаю на животе, но так быстро, как другие ходят. Человека покрупнее, когда он не сможет согнуться, когда запричитает: «Ох, моя спина!», — в это мгновение парень передразнивал деревенского священника, который, как и все, был еретиком, но во избежание подозрений поддерживал связь с церковью и епископом, — обнаружат и схватят. Он не пройдет.

Отметив категоричность этого вывода, прячущиеся под капюшонами чуть заметно закивали.

— Нельзя, чтобы его схватили, — раздался тот же шепот. — Спасибо тебе, парень, ты сослужил нам добрую службу. В твоей деревне об этом узнают. Прими от нас благословение, и пусть наше расположение к тебе растет так же, как растешь ты. Поговори с людьми, которые ждут снаружи. Покажи им, где ты видел посты.

Когда пастушок ушел, некоторое время царило молчание.

— Плохие новости, — сказал один из людей в капюшонах. — Бруно знает, что там есть тайник.

— Он догадался, потому что Маркабру вел себя так вызывающе. Если бы сдался со своими людьми, император просто похвалил бы себя за очередную взятую крепость и отправился воевать дальше. Чем пробуждать подозрения, лучше бы сложить оружие, отречься от нашей веры, дать присягу папе римскому, как мы делали всегда. А потом, после ухода врагов, вернуться к тому, о чем знаем только мы.

— Маркабру сражался до конца из страха, что кто-нибудь из людей не выдержит и проговорится. Возможно, у него не было выбора — он исполнял приказ. Мы же не знаем, что именно произошло внутри крепости. Может быть, обнаружились признаки измены.

Снова повисло молчание. Еще один голос стал рассказывать:

— Говорят, когда Бруно взял крепость, всех убитых из нее вынесли на берег реки и сожгли. Но перед этим люди императора раздели и осмотрели мертвых. Даже вспарывали животы, чтобы убедиться, что там ничего не спрятано. А после сожжения еще и просеяли пепел. И все остальное, каждую щепку от стола или стула вынесли и сложили, чтобы их мог осмотреть император и его черный дьякон. Деревяшки тоже были сожжены, на глазах у жителей окрестных деревень. Бруно следил за их лицами. Думал, крестьяне дрогнут, если увидят гибель реликвии.

— Значит, он не знает, что искать.

— Нет. И не знает, как найти вход в то место, где спрятан Грааль.

— Но он разбирает крепость камень за камнем. Сколько времени пройдет, пока под ударом кайла не покажется дверь или лестница?

— Долго же ему придется искать, — уверенно проговорил один из присутствующих.

— Но если он будет копать до самой скалы?

В третий раз наступило молчание. Тени, отбрасываемые заходящим солнцем в комнате с узким окошком, становились все длиннее, и наконец самый уверенный из голосов зазвучал снова:

— Мы не можем рисковать. Необходимо вернуть наши сокровища. Бой, или кража, или подкуп. Если понадобится помощь извне, мы должны найти ее.