Поэтому я смело, но не нагло, оглядел ее стройную фигурку, облаченную в солнечно-янтарный летний сарафан на тонких бретельках, и представился:

— Я Александр, можно Саша. Писал на тему «актуальный репортаж». А ты?

— Я Анна. Можно только так и никак иначе. Ненавижу всяких Ань и Мань.

Она слегка прищурилась, глядя на меня. А девочка, похоже, еще и умненькая; знает, что моя тема из пяти предложенных на конкурсе самая трудная, требует хоть какого-то, но опыта работы репортером.

— Здорово! — искренне произнесла она. При этом слегка поджала губки, и я немедленно счел эту смущенную гримаску очаровательной. — А я писала про свою любимую телепередачу. «В мире животных».

— Классная передача, — кивнул я. — В детстве я всегда смотрел ее.

— По-моему снимать животных, особенно диких, в их естественных условиях, гораздо труднее, чем актеров-людей, — сказала она.

— Точно, — подтвердил я. — Там еще показывали мой любимый американский…

«Сериал» — чуть не ляпнул я. Но в 1980-м году это слово, наверное, еще не было в ходу.

— … многосерийный фильм, «Дактари» назывался.

— Ага! Про обезьяну Джуди и…

— … льва Кларенса! — порывисто перебил я ее. — Точно! Помнишь, это был такой ленивый, косой лев, оттого у него всё в глазах двоилось?

И я вытянул вперед руку и, закрыв глаза, как слепой, в лучших традициях Михаила Самюэлевича Паниковского, попытался ощупать девушку. Но при этом ни разу не коснулся ее, хотя девушка в испуге мгновенно отскочила от меня. А я отнял руку от глаз и весело расхохотался. Мгновение спустя она хохотала вместе со мной, и мы уже дуэтом рычали по-львиному и изображали жалобные крики киношного шимпанзе. Так что абитуриенты из второй группы, пришедшие писать конкурсное сочинение во вторую смену, смотрели на нас со страхом и изумлением.

Я подхватил ее за руку, и мы помчались по коридору, а затем и по лестнице, на ходу перескакивая через ступеньки. Внизу я с ходу галантно подхватил ее за талию и элегантно приземлил, тут же отстранившись и церемонно кивнув. Она весьма изящно изобразила реверанс, и мы со смехом и задорными переглядываниями зашагали из университета прочь — в жаркое и знойное лето, которое совсем недавно перевалило через свой экватор.

Глава 21

Я — чепушила!

Обменявшись телефонами, мы уговорились встретиться и непременно подсказывать друг другу на первом экзамене. На последнем условии настоял, конечно, я, и не случайно: очень скоро мы должны были увидеться с Анной на вступительных экзаменах.

Повод для сегодняшнего расставания я избрал самый что ни на есть героический: спешу на важное интервью по заданию редакции, весь очередной номер стоит в его ожидании. Это должно было произвести на будущую журналистку должное впечатление, и я не ошибся. Она проводила меня если и не восторженным, то очень внимательным взором серых глаз, а я непринужденной походкой зашагал куда-то прочь, касаясь на ходу рукою стволов молодых березок и лип, высаженных вдоль бульвара, и молодецки срывая листики.

Девушка мне понравилась: красивая, стройная, умная, хорошо и стильно одевается, явно из хорошей семьи. Выспрашивать о родителях было пока рано, но я загадал на пари с самим собой: или дочь офицера, не ниже подполковника, либо инженеров, типичных представителей советской технической интеллигенции. Я поставил на «подполкана» и надеялся не проиграть.

Верный обещанию Сотникова, я вернулся домой, но записки с возможным вызовом на задание, как и в последние дни, не обнаружил. Прикидывая планы на вторую половину дня и прохладный летний вечерок, я совсем уже было решил звякнуть своей новой знакомой часиков в шесть и попробовать договориться о встрече. Но в следующую минуту раздался дверной звонок, и я поплелся в прихожую. Не иначе Сотников заскочил передать что-то на словах, иначе некому. Но на пороге стоял крепкий и явно накачанный, спортивного вида молодой человек в синеватых солнцезащитных очках-«капельках», спортивном костюме и кроссовках, с характерными фирменными белыми полосками «Адидас».

— Якушев? Александр? — с видом казенного курьера осведомился он, слегка приспуская очки с переносицы.

— Он самый, — ответил я.

— Вот и отлично, — кивнул парень. И сходу засветил мне в лоб. Кулак у него был как свинцовый, и я отлетел вглубь прихожей, где и тяжело осел, как мешок, на пол.

Парень уверенно шагнул в прихожую, а вслед за ним в квартиру вошел еще кто-то. Но лица его я не разглядел: перед глазами у мня всё плыло, как в тумане, хотя крови не было. Парень бил умело: у меня не было никакого желания подняться и самостоятельно на ноги. Поэтому непрошеный гость крепко ухватил меня за шиворот и как большого щенка, поволок по полу в комнату. Там он прислонил меня к дивану, а сам уселся на стул спинкой вперед и слегка похлопал меня по щеке.

— Живой? — равнодушно осведомился он.

Я медленно повёл головой, что могло означать как утвердительный, так и отрицательный ответ.

— Это хорошо, — сказал парень. — Значит, слышишь меня. Не придется вбивать в тебя силой.

Он встряхнул меня так, что у меня чуть не оторвалась голова; я вдруг впервые почувствовал, какой все-таки тонкий, хрупкий и ненадёжный орган у человека шея.

— Я буду спрашивать, ты будешь отвечать. И не вздумай увиливать, я это сразу пойму, — предупредил меня «крепыш».

Я молчал. Что говорить, когда нечего говорить?

Этой фразе меня в свое время научил один известный звукорежиссер, когда я делал интервью с ним в канун приезда в город одного не менее известного оркестра. Когда необходимо создать звуковой хаос, перед микрофоном собирается несколько людей, после чего они начинают нестройно и на все лады без конца повторять одну и ту же фразу — именно эту, про «что говорить». Потом запись пропускается через глубочайшую реверберацию, с эхом как в огромной пещере, и в результате на записи мы слышим звуковой хаос из человеческих голосов, наподобие рабочего фона на каком-нибудь многолюдном собрании или в зрительском зале перед началом концерта.

Вот такой звуковой фон сейчас стоял и у меня в голове — полнейший хаос. Но при этом, как ни странно, я слышал, что в прихожей стоит еще кто-то. Этот, второй, зашел вслед за «крепышом», но в комнату не входил, остался в прихожей. Почему? Не хотел, чтобы я видел его лицо?

Об этом тоже стоило подумать, но как-нибудь потом, если мне удастся выпутаться из этой катавасии живым и невредимым.

Между тем «крепыш» уже приступил к допросу. Он вперил в меня недобрый взгляд и медленно, чуть ли не по слогам, процедил:

— Как ты здесь оказался?