Она вылетела наружу из-под блаженного полумрака фургона, закувыркалась по каменистой земле – а вокруг хлестали цепи, поднимались, падали, выбивали в почве извивающиеся канавки, вновь поднимались, когда неизвестно кто или что на другом конце налегали, чтобы сделать еще один отчаянный шаг. Издаваемые цепями звуки, однообразные, бессмысленные, прямо-таки бесили.

Апсал'ара перекатилась, встала, подтянула к себе несколько локтей цепи и яростно уставилась на Драконуса.

– Подойди-ка поближе, – прошипела она, – я тебе морду-то разукрашу.

В его улыбке не было ни малейшего юмора.

– Зачем бы мне это, Воровка?

– Само собой, чтобы доставить мне удовольствие, и уж это-то ты точно заслужил – за то, что меня сюда вытянул.

– Я много всякого заслужил, Апсал'ара, – ответил он. – Но сейчас я всего лишь хотел бы, чтобы ты уделила мне немного внимания.

– Что тебе от меня нужно? Нам все это не остановить. Если я решила встретить свой конец, поудобней расположившись над осью, что тут такого?

Им пришлось шагнуть вперед, чуть погодя шагнуть еще раз – скорость заметно упала, так сильно, что сердце ее кольнуло от жалости.

– Свои попытки с цепью ты оставила? – поинтересовался Драконус, как будто то, каким образом он ее сюда вытащил, не имело ни малейшего значения и не стоило дальнейших пререканий.

Чуть подумав, она решила, что он прав. По крайней мере ей перепало немного… эмоций.

– Осталось столетие-другое, – пожала она плечами, – но этого времени у меня уже нет. Драконус, чтоб тебя, здесь нет ничего заслуживающего внимания – давай-ка я обратно полезу…

– Я хочу знать, – перебил он ее, – когда дело дойдет до битвы, Апсал'ара – будешь ли ты на моей стороне?

Она уставилась на него. Приятные черты лица полускрыты густой черной бородой. Глаза некогда сверкали злобой, но свет этот с тех пор давно уже истончился и лопнул, а место его занял странный, чуть удивленный взгляд, а в нем – почти сожаление, почти… мудрость. О да, этот край внутри меча кого угодно научит скромности.

– Зачем тебе это знать? – потребовала она.

Густые брови поднялись, словно бы вопрос его удивил.

– За прошедшее время я видел, – начал он, медленно подбирая слова, – многих. Таких, что появляются здесь с криками ужаса, в муках и отчаянии. И других… с самого начала оцепеневших, лишенных надежды. И столь многих, Апсал'ара, впоследствии охватывает безумие…

Она непроизвольно ощерилась. О да, она их тоже слышала. Над собой, там, где пряталась. И по сторонам, там, где не было непрекращающегося дождя, где ползли и натягивались цепи, падая и снова поднимаясь, где некоторые из цепей скрещивались с другими, забирали все дальше в сторону, пересекая все больше других цепей – а существо на другом конце брело вслепую, не разбирая дороги, пока наконец не падало, чтобы уже не встать. Остальные же просто переступали через неподвижную цепь, пока она вновь не натянется позади фургона и не потащит за собой свой груз.

– Апсал'ара, ты и сама появилась здесь, шипя, словно кошка. Но очень скоро принялась искать возможность для побега. И не прекращала. – Он на время умолк, утер рукой лицо. – Здесь так немного тех, кого я начал… уважать. – Он улыбнулся ей – поразившей ее беззащитной улыбкой. – Даже если нам предстоит погибнуть, я предпочел бы сам выбрать тех, с кем в это мгновение буду стоять бок о бок – да, я до конца остаюсь эгоистом. И прошу простить меня за то, что так бесцеремонно выволок тебя наружу.

Она некоторое время шла рядом, ничего не отвечая. Потому что думала. И наконец вздохнула:

– Говорят, что против хаоса можно сражаться лишь силой собственной воли, любое другое оружие бесполезно.

– Да, так говорят.

Она бросила на него быстрый взгляд.

– Ты меня знаешь, Драконус. И знаешь, что у меня есть… сила. Сила воли.

– Ты будешь сражаться долго, – кивнул он, соглашаясь. – Очень долго.

– Хаос захочет заполучить мою душу. Попытается разорвать ее на части, уничтожить мое сознание. Станет бушевать вокруг.

– Да, – сказал он.

– Среди нас есть те, кто сильней других.

– Да, Апсал'ара. Есть те, кто сильней.

– И ты хочешь собрать их вокруг себя, чтобы образовать ядро. Центр сопротивления, упрямой воли.

– Это то, что я планирую.

– Чтобы прорваться на другую сторону? А она есть, эта другая сторона, Драконус?

– Я не знаю.

– Я не знаю, – повторила она, так, что это прозвучало подобно ругательству. – Всю свою жизнь, – сказала она, – я стремилась быть одна. В своей борьбе, в своих победах, в поражениях. Драконус, я и небытие встречу так же. Я должна – все мы должны. Нет смысла держаться вместе, ибо каждый падет в одиночку.

– Понимаю, Апсал'ара. И прошу прощения за все.

– Другой стороны нет, Драконус.

– Наверное, ты права.

Она вытянула еще немного цепи, взвалила ее непомерную тяжесть на плечи и отошла от Драконуса в сторону, направляясь к фургону. Нет, ничего она ему не даст, не сейчас, когда невозможна никакая надежда. Напрасно он ее зауважал. Ее собственным безумием сделалась борьба, сопротивление тому, чему нельзя противиться, сражение с тем, что невозможно победить.

Враг возьмет ее рассудок, ее собственное «я», и будет отрывать от него один кусок за другим – и она, быть может, станет ощущать эти потери, во всяком случае поначалу, как огромные провалы в памяти, или как наборы простых вопросов, на которые у нее больше нет ответа. Но скоро исчезнет и это знание, каждый ее обрывок будет плавать в вихре, ни с чем не связанный, одинокий, не подозревающий, что был когда-то частью чего-то большего, частью целого. Ее жизнь, все ее сознание рассеется вокруг, словно испуганные сироты, всхлипывающие от каждого незнакомого звука, от каждого невидимого движения в обступившей тьме. Из женщины она превратится в ребенка, в беззащитного младенца.

Она знала, что ее ожидает. И знала, что конец будет в некотором роде милосердием по отношению к этому слепому незнанию, к невинным обрывкам. Сами того не ведая, сироты растворятся, не оставив после себя ничего.

Разве существует разум, что не убоится подобной судьбы?

– Драконус, – прошептала она, хотя его уже не было рядом, она почти что добралась до фургона, – у хаоса нет другой стороны. Посмотри на нас. Мы скованы. Мы вместе – и все же каждый из нас по отдельности. Не мешай нам проводить свое время, как нам хочется, пока не наступит конец. Ты создал этот меч, но меч этот – лишь форма, данная чему-то тебе недоступному, не доступному ни одному существу, ни одному сознанию. Ты овладел им, но лишь на мгновение.

Она скользнула в полумрак за передним колесом. Под густой, липкий дождь.