Овраг не чувствовал своего тела. Ниже шеи не было ничего, совсем ничего. Он ее сломал – мою шею, перебил спинной мозг. Он – о боги! Боги!

– Чтоб тебя обрекли на муки, Старший бог! Тебя и твою душу! На бесконечную пытку! Чтоб все твои мечты пошли прахом, чтоб твои родственники познали вечную печаль – пусть их тоже охватит отчаяние и уныние – чтоб все твои…

– Помолчи уже, Овраг. Мне сейчас не до этого.

Картина перед глазами Оврага закачалась, резко метнулась вбок и перевернулась – Драконус волок его туда, где он лежал раньше, где он требовался Кадаспале. Вершина, и средоточие, и сердце, и что там еще? Я у тебя в руках, тисте анди.

И да, я не послушал твоих угроз, и чем я кончил? Это правда и правда, как ты сам мог бы сказать, Овраг никогда ничему не научится. Ни про угрозы. Ни про опасности. И совсем ничего – ничего – про создания вроде Драконуса. И Аномандра Рейка. И всех им подобных, кто делает то, что им следует, тогда, когда им нужно.

– Не шевели лицом, – прошептал Кадаспала прямо ему в ухо. – Я не хочу тебя ослепить и не хочу тебя ослепить. И ты сам не захочешь ослепнуть, поверь мне, сам не захочешь ослепнуть. Не дергайся, все это слишком важно, слишком, слишком, слишком важно и еще слишком важно.

Укол иглы, легкое жжение, но сейчас, поскольку это было единственным оставшимся ему ощущением, боль от укола показалось благословенной, словно милосердное божественное прикосновение, напоминающее ему про собственную плоть – что она еще существует, что кровь продолжает течь под кожей.

У лекаря, Овраг, для тебя дурные новости.

Но гордость ты сохранил. Она у тебя осталась.

О да, гордость у него осталась. Взгляни на спокойную уверенность этих неподвижных глаз, на закаменевшее лицо, на храбрость, вызванную отсутствием выбора.

Что, впечатляет?

Южные склоны хребта Божий Шаг оказались усеяны руинами. Раскрошившиеся купола, большей частью эллиптической формы, торчали вдоль ступенчатых террас, словно сломанные зубы. Их соединяли между собой невысокие стены, но и те местами рухнули – там, где вода, текущая со снежных пиков, словно зубилом прорубила в склонах русла и канавы, как если бы самим горам не терпелось поскорей смыть с себя остатки давно погибшей цивилизации.

Вода и земля заживляют все, что в этом нуждается. Вода и земля, солнце и ветер, вместе они сотрут любые следы, оставленные волей и разумом. Кирпичи рассыплются в крошку, соединявший их раствор, словно пыль, унесет ветер. Кэдевисс знала – эти горы сумеют смыть с себя все.

Понимание это ее порадовало, в подобных чувствах она мало отличалась от остальных тисте анди – во всяком случае тех, кого знала и знает. В отсутствии постоянства, в том, что любая самоуверенность, принадлежи она отдельной личности или целой гордой цивилизации, рано или поздно падет, заключалось тайное удовольствие. Остается всегда лишь тьма – за опустившимися в последний раз веками, в неосвещенных глубинах покинутых зданий, лишившихся своих богов храмов. Когда исчезает народ, любой его дом, от жалких хижин обездоленных и до дворцов, где обитали короли и королевы, делается склепом, могилой, в которой захоронены лишь воспоминания, да и те вскорости угасают.

Она подозревала, что жители деревни, расположившейся у подножия ближайшей горы на берегу резко отступившего вниз озера, ничего не знают о раскинувшемся у них над головами городе. Удобный источник обработанного камня и странного глазированного кирпича, не более того. Само собой, даже то немногое, что они могли знать, уже принесено в жертву сейманкелику – по мере того, как отряд приближался, делалось все ясней, что деревня лишена жизни, покинута.

На фоне гор фигурка Чика – шагавшего далеко впереди – соответствующим образом уменьшилась в размерах, напоминая сейчас муравья, вознамерившегося взобраться на холм. Несмотря на это, Кэдевисс обнаружила, что взгляд ее раз за разом возвращается к нему. Я не уверена. Совсем в нем не уверена. Недоверие приходит очень легко, и будь даже Чик улыбчив и скор на щедрость, она и тогда его подозревала бы. Сказать по правде, они всегда с трудом сходились с чужаками.

– Никогда еще не видел подобных городов, – сказал поравнявшийся с ней Нимандр.

– В куполах они явно знали толк, – заметил Клещик у них за спиной. – Но будем надеяться, что в тех руслах сохранилась чистая вода. Я весь просолился, словно кусок ветчины.

Переход через мертвое озеро оказался уроком на тему людских неудач. Давным-давно запутавшиеся в затонувших бревнах сети, гарпуны, якоря, крючья и какое-то совершенно неразумное количество затонувших судов. Смерть озера обнажила его предательскую сущность, таившуюся в острых подводных хребтах и мелях, в десятках окаменевших древесных стволов, торчащих из дна с того самого дня, как высоко в горах обрушилась плотина и поросшее лесом ущелье затопило наводнением. Рыбацкие и купеческие лодки, баржи, несколько изящных галер, свидетельствующих о военных конфликтах, кучки ржавых доспехов и прочие, не столь легко определимые предметы, – озерное дно могло служить наглядным учебным пособием по водным путям и тем идиотам, которым хватает неосторожности ими пользоваться. Кэдевисс вообразила, что если вдруг пересохнет море или целый океан, она увидит на дне его то же самое, только написанное еще более крупными буквами, россыпь потерь столь огромных, что дух захватит. И какой же смысл можно извлечь из разбитых вдребезги амбиций? Бойся моря. Избегай рисков. Не полагайся на удачу. Поменьше желай и ни о чем не мечтай. Безусловно, подобная реакция – в духе анди. Люди же, вне сомнения, замолчат и задумаются – о том, как повысить шансы, как изменить ход битвы и в результате победить в войне. В конце концов, любую неудачу они считают временной, как и подобает короткоживущим созданиям, которые мало что понимают.

– Похоже, в деревне мы лагерем не встаем, – заметил Клещик, когда они увидели, что Чик попросту прошел россыпь приземистых домиков насквозь и направился вверх по склону.

– Если ему так хочется, он может идти хоть всю ночь, – сказал Нимандр. – Мы остановимся. Нам нужен отдых. Вода, да и самим помыться наконец! Нам нужно перераспределить припасы, поскольку взять с собой через горы повозку никак не удастся. Будем надеяться, что местные жители попросту все побросали, как и все остальные до них.

Помыться. Да. Но вода не поможет. Рук нам не отмыть, не в этот раз.

Они миновали просевшие пристани и выбрались на бывший берег, воспользовавшись молом, сложенным из уже побывавших в употреблении каменных блоков – на многих были вырезаны загадочные символы. Хижины стояли на массивных, слишком больших для них фундаментах, и контраст между мастерством древних и современным вырождением был столь душещипателен, что граничил с комизмом. Кэдевисс расслышала, как Клещик насмешливо фыркнул, поравнявшись с первыми строениями.

Центр круглой площади посередине деревни занимал прямоугольный колодец, вокруг как попало вкопаны в землю очередные идеально обработанные камни, образуя нечто вроде рынка. Повсюду разбросаны ненужные предметы одежды и постельные принадлежности – выбеленные солнцем и солью, они напоминали ссохшиеся человеческие останки.