Шумилов размышлял о том, что можно было бы, конечно, попытаться отыскать «Екатерину Верейскую» через адресный стол, но кто мог поручиться, что на сей раз эта фамилия окажется подлинной? Один раз эта дамочка уже назвалась «Галиной Варвариной»… Кроме того, дамочки познакомились в таком месте, о посещении которого даже и упоминать не следовало в пристойном обществе. Смешно думать, будто они представлялись друг другу настоящими именами; скорее всего, «Екатерина Верейская» — это всего лишь псевдоним для внутрибольничного употребления.

Но при этом в регистратуре она непременно должна была быть зарегистрирована под своим настоящим именем. Калинкинская больница была местом серьёзным и работала под плотным контролем Врачебно — полицейского комитета. В ней было 12 женских отделений, причём часть из них являлись настоящими тюрьмами, поскольку там содержались принудительно доставленные на лечение. В больнице существовал жёсткий контроль за пациентами: так просто туда не придёшь и оттуда не выйдешь, паспорт обязателен. Если паспорта нет, то лечить, конечно, возьмут, но привлекут полицию и личность всё равно установят. Другими словами, загадочная «Екатерина Варваринская» там должна была назвать своё настоящее имя, вопрос для Шумилова состоял лишь в том, как вытащить эту информацию из регистратуры, минуя официальные каналы?

Главным врачом Калинкинской был Эдуард Фёдорович Шперк, довольно известный врач, не достигший ещё и пятидесяти лет. Шумилов познакомился с ним ещё во время своей работы в прокуратуре. После изгнания из этого ведомства, доставившего Шумилову, впрочем, более славы, нежели позора, отношения их ничуть не испортились, а скорее даже наоборот. Шперк, много лет проработавший в Амурском крае, не понаслышке знал что такое чиновничья косность, а потому, видимо, симпатизировал Шумилову. Но при всём том Алексей Иванович знал: бессмысленно просить Шперка предоставить доступ в больничный архив, для него врачебная тайна была священной. Если Шперк и позволит заглянуть в регистрационные документы больных, то только с санкции судебного следователя, которую, Шумилов, разумеется, никогда бы получить не смог.

Итак?

Когда Шумилов добрался в самый конец Фонтанки, туда, где находилось сие мрачное здание, он примерно представлял как ему следует действовать далее. Калинкинская больница для страдающих венерическими и кожными заболеваниями представляла из себя довольно большое главное здание, построенное в 1832 г. Шарлеманем, и четыре одноэтажных барака за ним. Шумилова интересовало главное здание, на первом этаже которого и находилось регистрационное отделение.

Расплатившись с извозчиком, Алексей зашёл в главный подъезд и, задумчиво глядя себе под ноги, направился мимо больничного сторожа, стоявшего на вахте; затем, точно вспомнив что — то, остановился перед ним и щёлкнув пальцами, спросил:

— Голубчик, скажи — ка, Эдуард Фёдорович меня ждёт? Никуда не уезжал?

— Простите..? — не понял сторож.

— Я спрашиваю, главврач в больнице? Шперк никуда не уезжал?

— Да, главврач у себя… Извините.

— Ничего, — Шумилин сунул ему в карман пять копеек, — Ты главное не спи, неси службу как должнО.

Сторож вытянулся, а Шумилин, всё также задумчиво глядя себе под ноги, двинулся вверх по парадной лестнице. Поднявшись на второй этаж, он благополучно миновал кабинет Шперка и по боковой лестнице спустился вниз, в отделение регистратуры. Там как раз вовсю кипела работа: двое полицейских в полном облачении передавали больничной охране принудительно доставленную на лечение дамочку. Санитары стояли подле, но пока ни во что не вмешивались, поскольку оформление не было закончено. Дамочка же, растрёпанная, с подбитым глазом и притом в стельку пьяная, визжала и ругалась на всех и вся:

— Не трожьте меня, ироды золотопогонные, я сифилитичная, плюну разок — всю жизнь на аптеку работать будете!

— Поговори ещё у меня, курва, — вытащив палаш из ножен, гаркнул на неё один из полицейских, — Сейчас как шваркну по башке, не посмотрю, что баба, вот тогда точно на аптеку работать станешь!

В общем, в регистрационном отделении шла нормальная будничная работа. Шумилов скользнул мимо и, пройдя вдоль ряда пустых окошечек, подошёл к самому дальнему от входа. Там тоже никого не было, и Алексей, дабы привлечь к себе внимание, аккуратно постучал по деревянной перегородке. Видимо, его стук тонул в шуме перебранки, поскольку никто к Шумилову из — за высоченных стеллажей не вышел, и ему пришлось постучать вторично.

Появилась строгая женщина с плотно поджатыми губами и в белом больничном одеянии, недовольно окинула его взглядом:

— Что Вы хотите, молодой человек?

Шумилова давно уже не называли «молодым человеком», видимо, женщина толком его не рассмотрела в маленькое окошечко.

— Извините меня, пожалуйста, мне нужна Ваша помощь. Вопрос очень важен для меня и… моего семейства. Пожалуйста, выслушайте меня, уделите пару минут, — искательно и сбивчиво заговорил Шумилов. Именно так должен был говорить человек, которого он сейчас изображал, — Я сам не из Петербурга, я — из Ростова. В столицу меня привели драматические обстоятельства. Дело в том, что ещё полтора года назад моя старшая сестра сбежала из дома с одним… м — м прощелыгой, сенаторским сынком… Извините, об этом так просто не расскажешь, правда? В общем — то мы её даже не искали, поскольку знали, что побег сей состоялся добровольно. Отец проклял беглянку и… м — м… наверное, был прав. И вот проходит время, и в Ростове появляется дамочка… ну, известного сорта, шантанная певица и рассказывает, что увидела нашу Катеньку… Вы, наверное, догадались… в этой больнице. Сама эта певица родом из Ростова, достаточно хорошо знает нашу семью, так что ошибки тут быть не может.

— Я понимаю Вас, — кивнула женщина; она явно смягчилась, услышав повествование Шумилова, — Вы назовите, пожалуйста, её фамилию и время, когда она здесь была.

— Нет — нет, не так всё просто, Вы меня не дослушали, — запричитал Шумилов, — Катенька сделала вид, будто не узнала эту певичку, даже когда та попыталась с нею заговорить, прикинулась ничего не понимающей, дескать, ошибка вышла. Она назвалась явно вымышленной фамилией «Верейская», поэтому Вам эта фамилия ничего не скажет. Точно также и настоящая фамилия моей семьи — Ярыгины — тоже Вам ничего не скажет, поскольку в столице под этой фамилией Катя не регистрировалась — на сей счёт я уже навёл справки… Вы поймите состояние нашей семьи: мы были в шоке, когда узнали, что Катя лечилась в такой больнице… м — м, уж извините меня, если я задеваю Ваши чувства, поскольку Вы тут работаете… Даже отец простил беглянку! Меня послали в Петербург на розыск сестры, а у меня ни одной зацепки, кроме больницы, понимаете? Я наводил справки в адресном столе — не было в столице ни одной Екатерины Ярыгиной с ростовским паспортом, понимаете? Помогите мне, пожалуйста, я в средствах не ограничем, мне дали все деньги, какие были в доме… Хотите, я Вам заплачу за помощь 20 рублей? Хотите 50? Только не откажите в помощи, я не заню, как её искать и куда обращаться, — клянчил Шумилов плаксивым голосом, как и должен был разговаривать провинциал, соверешенно не ориентирующийся в чужом громадном городе.