Шумилов даже плюнул с досады:

— Дур — р — рак ты, Кузьма! «Засада», «брать будут» — откуда только словечек таких нахватался! Читать надо меньше газет с криминальной хроникой. Я тебе подарю подписку на будущий год на ботанический журнал, не пожалею червонца. Или анатомический атлас куплю, чтоб картинки рассматривал…

Шумилов сразу понял, что за «Агафон» из Сыскной полиции к нему явился. Иванова он знал довольно хорошо, имел с ним соприкосновение по нескольким весьма спорным делам; отношения с сыскарём поддерживал дружеские, насколько вообще можно поддерживать дружеские отношения с человеком, профессионально работающим на ниве уголовоного розыска. Иванов очень зауважал Шумилова после того, как тот объяснил ему принцип метания ножей. Псковский мужик, каковым был и, в сущности, остался Иванов, понятия об этой премудрости не имел; Шумилов же, как выходец с Дона, давшего во времена Крымской войны лучших пластунов, знал о метании ножей, да и холодном оружии вообще, не понаслышке.

Поднявшись к дверям квартиры Раухвельд, Алексей нашёл их двери приоткрытыми. Явно это было сделано умышленно. Шумилов прекрасно знал, что вдова жандармского ротмистра имеет вполне совершенные навыки конспиративной работы. Она сама не раз вспоминала, как во времена польской смуты 1861–63 гг. «держала» конспиративную квартиру в Вильно, на которой её супруг проводил секретные встречи со своей агентурой. Вдова даже считала себя отчасти виновной в гибели мужа именно потому, что его разоблачение и убийство польскими «жолнёрами» (или «кинжальщиками», как они сами себя называли) произошло именно после того, как она выехала из города, и барону Эрасту Раухвельду пришлось организовывать свои встречи по другому адресу. Госпожа Раухвельд была уверена, что если бы тогда она осталась в городе, её муж не был бы разоблачён мятежниками.

Алексей просунул голову в квартиру и прислушался. Из — за плотно затворённых дверей в гостиную слышались мужские голоса, о чём шёл разговор, понять было невозможно. Шумилов тихонько протиснулся через приоткрытую дверь прихожую, там переобулся в домашние лайковые туфли и беззвучно прошёл в ванную комнату, где бросил прострелянный, выпачканный грязью плащ — пыльник. Там же он оставил велюровый пиджак, так и не очищенный до конца, пистолет и кастет. Лишние расспросы Агафона Иванова были ему сейчас ни к чему. Оставшись в рубашке и галстуке, Шумилов вернулся в прихожую и одел, висевший на вешалке чистый плащ, переобулся в уличную обувь, вышел за дверь, которую плотно за собой прикрыл. И только после этого дважды крутанул ручку звонка.

Звонок дважды звякнул, за дверью послышались торопливые шаги; когда она распахнулась, на пороге оказался Александр Раухвельд. Не давая ему раскрыть рот, Шумилов как можно громче заговорил:

— Господи, неужели к нам пожаловал сам Агафон Иванов?

Он вошёл в квартиру, принялся разуваться, продолжая без умолку говорить:

— Я ещё из — зи двери почувствовал запах самой дешёвой солдатской 2–копеечной ваксы. И сразу решил, что к нам пожаловал агент сыскной полиции Иванов.

В дверях гостиной появился сам Агафон, недоверчиво оглядывавший Шумилова:

— Алексей Иванович, Вы шутите, что ли?

— И даже не один, — продолжал разглагольствовать Шумилов, — Судя по оставленному на вешалке клетчатому плащу от «пажиет», компанию ему составил господин Гаевский. В нашей сыскной полиции он один такой манерный.

— Здравствуйте, наш полночный странник, — рядом с Ивановым в дверях гостиной возник упомянутый Гаевский, — Вам явно не дают покоя лавры Ната Пинкертона.

— А вам — вашего начальника Ивана Путилина. Только его орденов и титулов вы, господа сыщики, никогда не соберёте.

Обменявшись такого рода любезностями, все трое прошли в кабинет Шумилова.

— Ну — с, господа, только не говорите мне, что вы отказались от кофе, коньяка и кренделей госпожи Раухвельд. В любом случае, ничего такого я вам предлагать не стану. Чем, собственно, обязан? — поинтересовался Шумилов.

— За Вашей, Алексей Иванович, подписью пришло письмо на имя начальника Сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина, — осторожно начал Иванов, — Вам что — нибудь об этом известно?

— Разумеется! Я ведь сам его написал и послал… А что, требуются пояснения по тексту?

— М — да, — отозвался Гаевский, — С иллюстрациями и жестикуляцией. Мы видели Дементия… Хотелось бы узнать, кто и за что так его отделал?

— А сам — то он что говорит? — поинтересовался Шумилов.

— Шёл говорит через двор, упал в канаву, доска между ног попала, прям по мудям. Попутно два ребра сломал.

— То есть жалоб никаких? — уточнил Шумилин.

— А что толку на деревяшку жаловаться? И вот нам стало интересно, Вы — то что там делали? Для чего из пистолета стреляли? — спросил Иванов.

Оба сыщика — Иванов и Гаевский — расселись в кабинете так, что Шумилов оказался между ними, словно на допросе в полиции. Возможно, это было проделано неумышленно, просто в силу наработанной годами привычки, но отвечая на их вопросы Шумилову приходилось поворачивать голову то к одному, то к другому. Быстро оценив невыгодность ситуации, он переставил стул и сел вплотную к Иванову.

— Собаку бешенную пристрелил. Вся в пене такая была, ужас..! Очень страшно было. — ответил Шумилов.

— Понятно, — скорбно кивнул Иванов без тени улыбки на лице, — А лоб рассечён отчего?

— Да — а — а, — развёл руками Шумилин, — хотел я обмануть вас, господа, но вижу, Сыскную полицию на мякине не проведёшь… Ладно, скажу как всё было в действительности, чистую правду открою. Так вот, на меня бросилась не одна бешеная собака, а две. Одну — то я пристрелил, а вот другая успела меня слегка оцарапать.

— А что мешает рассказать как было на самом деле? — задал вопрос Гаевский. — Мы уверены, что Вами задержан серьёзный преступник, причастный к ограблениям пассажиров пролёток в пригородах Петербурга. Имеющиеся у нас описания сходятся с приметами задержанного Дементия Кочетова. Есть свидетели, которые, как мы уверены, смогут его опознать. Кроме того, мы надеемся, что удастся проследить историю найденных при нём вещей и они станут серьёзными уликами, разоблачающими как его самого, так и подельников.

— Очень хорошо, — кивнул Шумилин, — С одной поправкой: этого самого Дементия задержал вовсе не я, а замечательный полицейский, явившийся на выстрел. Очень толковый, расторопный сотрудник. Как, кстати, его фамилия?

— Пивоваров.

— Замечательная русская фамилия, даже если абстрагироваться от вызываемых ею ассоциаций.

— Может хватит издеваться? Может, пора поговорить серьёзно? — раздражаясь повысил голос Гаевский.

— Да я этим только и занят, Владислав Анжеевич, — с самым простодушным видом отозвался Шумилин. В ответе его содержалась толика яда: поляк Гаевский давно русифицировал своё отчество в «Андреевич», но поскольку его отца на самом деле звали «Анжеем», то Шумилин построил отчество именно от этого имени.