— Тогда почему не доложил?!

— Доложил. Лично командиру корпуса. Он, как и я, полагает, что советская власть со стариками не воюет.

— Ты дурочку не валяй и комкором не прикрывайся! — обрубил Гулько. — Или утверждаешь, что генерал Полехин, когда был здесь, знал, что перед ним фашистские пособники?

Гулько выжидательно прищурился. Арташов принялся покусывать губы.

— Так что? — не отступался особист.

Капитан вскинул глаза.

— Ни генерал, ни я ни о каких фашистских пособниках слыхом не слыхивали! — отчеканил он. — Есть просто старые люди, которые за собственные средства пытаются помочь сиротам…

— Ловко! — подивился Гулько.

— Что ловко? — Арташов нахмурился.

— Да тебя тут вокруг пальца. Разведчик, твою мать! Разнюнился. Поддался на вражескую провокацию. Забыл про такое слово — бдительность. Глаза тебе сиротами застили! А сироты эти — обыкновенная «крыша» для таких дураков, как ты. Под прикрытием которой они финансировали фашистов на войну против нашей родины!

Арташов ошеломленно посмотрел на притихших хозяев. Горевой отвел взгляд.

— Ты не на них, на меня гляди! — потребовал Гулько. — Они уж сами во всем признались.

— Прекратите лгать! — в своей бесстрастной манере отчеканила Элиза Эссен. — Я вам говорила и повторяю: мы никогда ничем не помогали национал-социализму. Деньги жертвовались не на войну, а госпиталям!

— Баронесса делала то же, что еще в пятнадцатом году в Петербурге, — помогала выхаживать раненых, — вмешалась Невельская.

— Фашистских раненых! — уточнил Гулько, едва сдерживая ликование. — Которые после, вылечившись, шли убивать наших бойцов.

— Хоть теперь дошло, капитан? Перед тобой злобный классовый враг!

Арташов отошел к окну, — больше ничего сделать он не мог.

— Этих недобитков я немедленно увожу с собой, — подвел итог дискуссии Гулько.

— Что ж с сиротами будет?! — выкрикнула Невельская.

— Спохватилась! — огрызнулся Гулько. Но поскольку этого ответа ждал и Арташов, буркнул. — Раскидаем куда-нибудь ваших фашистских выблядков. Сейчас голова о главном болит!

Он, будто кот сметану, обласкал взглядом безучастных задержанных:

— А ну, белая кость, пошли! Даю десять минут на сборы. Но под моим приглядом!

Невельская поджала губы:

— Желаете понаблюдать, как женщины переодеваются?

— Придется по долгу службы. А так… не такое уж это удовольствие — пялиться на голых старух.

— Хам! — оскорбилась Невельская.

— А если б с удовольствием, так не был бы хамом?! — Гулько, в восторге от удачной остроты, расхохотался. Заметил, что Невельская запунцовела. — То-то… Все вы, бабы, одинаковы. Что прачки, что баронессы, — одна физиология. Ну, пошли живенько… Минутка дорога.

Гулько и впрямь торопился: важно было лично доставить задержанных и как можно скорее доложить по инстанции о разоблачении законспирированного фашистско-белогвардейского гнезда. Опоздаешь — много появится желающих примазаться.

— Это еще что за чучело? — поразился он.

В гостиную, закутанная в платок, с корзиной в руках, ввалилась Глаша.

Баронесса озадаченно нахмурилась:

— Ты здесь зачем?

— Собрала вот в дорогу, — Глаша показала на корзину. — Чай, далёко. В Сибирь.

— Немедленно ступай к себе! — заклинающе процедила баронесса.

Глаша насупилась:

— Как это к себе? А то вы без меня в Сибири управитесь. Ведь как дите малое.

— Да, без няньки там никак! — Гулько расхохотался. — Тогда пошли со всеми, нянька! Поможешь барыне одеться. В последний, так сказать, путь. Узбек, за мной! Будешь сторожить.

— Таджик я, товарища подполковник! — поправил Мухаметшин.

— Один хрен, за мной.

Подгоняя задержанных, Гулько захлопал в ладоши. Теперь, когда ему открылся антисоветский заговор, сулящий перемены в карьере, он сделался почти благодушным. И даже игриво выдавил из гостиной замешкавшуюся Глашу.

— Что ж ты, вурдалак, чисто на убой гонишь? — послышался недовольный Глашин голос. Процессия протопала на второй этаж.

Едва Гулько скрылся, стоявшие доселе навытяжку Сашка и Будник расслабились.

— Да-а, — искательно глядя на Арташова, протянул Сашка. — Вон оно как бывает. Мы с ними по-людски. А выходит, — фашисты. Как, Петро?

Ответить Будник не успел, потому что в гостиную со стороны спален влетела Маша.

— Ты? — Арташов задохнулся. Сделал знак Буднику прикрыть дверь за ушедшими. — Немедленно уйди к себе.

— Ты должен помочь, — объявила Маша.

— О чем ты?! — Арташов неловко скосился на разведчиков. — Раз слышала, должна понять. Они! — он принялся чеканить слова, — да-ва-ли день-ги фа-ши-стам! На вой-ну против СССР!

— Да не на войну! Вот еще глупость, — Маша всплеснула руками. — На раненых же!

Ища поддержки, она посмотрела на Сашку и Будника. Оба отвели сумеречные взгляды.

— Пойми, дуреха! Неважно куда! — выкрикнул Арташов. — Главное — фашистам! И это пособничество! Это — приговор! Без вариантов. Всякий, кто сунется, — пойдет вслед за ними…

Будто вколачивая в нее эту мысль, он скрестил руки могильным крестом.

По упрямо поджатым Машиным губам он понял, что она разговор законченным не считает. Перебивая новый всплеск эмоций, поднял палец, прислушался.

— Гулько возвращается, — подтвердил Сашка.

— После договорим! Немедленно уходи к себе, — заторопился Арташов. — И чтоб до их отъезда не показывалась. Не хватало еще, чтоб он тобой занялся.

Но Маша, вроде, собравшаяся подчиниться, вдруг замерла.

— Да что ж тебя, на себе, что ли, волочь? — в отчаянии Арташов ухватил ее за талию, но с таким же успехом можно было бы передвинуть гипсовую статую, — закаменевшая Маша неотрывно следила за появившимся в проеме человеком.

— Капитан! Пошли кого-нибудь к развилке… — вошедший Гулько удивленно увидел подле Арташова молодую женщину с расширенными от ужаса глазами. Вгляделся, наполняясь недобрым предчувствием.

— Васёв! — простонала та.

Гулько взмок, — он узнал переводчицу из льговской комендатуры. Узнал и понял главное, — она не должна заговорить. Прежде, чем включилось сознание, рука сама потянулась к кобуре.

— Да здесь целая антисоветская банда! — судорожно теребя заевшую пуговицу, заорал он, стремясь заглушить слабый женский голос.

Наконец кобура подалась. Он выхватил пистолет.

— Смерть изменникам Родины!

Арташов загородил собой девушку.