Уже не было смысла соблюдать тишину. Бренн вскинул голову и во всю мощь легких испустил устрашающий боевой клич. Легионеры ответили ему многоголосым оглушительным ревом.

Да, быстрота и внезапность — это самое меньшее половина успеха, думал Ромул, делая на бегу выпады копьем. Полусонные скифы не могли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Им, вероятно, казалось, что на их лагерь в пустыне обрушились демоны. У них просто не было шансов уцелеть. Подбитые гвоздями калиги топтали лица лежавших, ломая носы и челюсти, пилумы вонзались в податливую плоть и тут же взлетали вверх для следующего удара. Железными оковками щитов легионеры разбивали вражеские головы. Как же сладко было мстить за товарищей, предательски перебитых в форте! Но никто не выходил из строя, чтобы прикончить пару-тройку застигнутых врасплох врагов, и не сбавлял ходу.

Ромул увидел, что крики атакующих и атакуемых напугали скифских лошадей, и его осенило.

— Бросайте копья! — крикнул он, указывая налево. — Спугнем коней!

Его товарищам не потребовалось лишних объяснений. Приостановившись на мгновение, они метнули пилумы туда, где беспокойно топтались на привязи лошади. Ромул тоже бросил копье. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно; все копья попали в цель. Несколько животных, которым в крупы вонзилось зазубренное железо, взбесились от боли, заметались, принялись брыкаться и лягать соседей. Этого оказалось достаточно. Кони выдрали вбитые в землю колышки, к которым были привязаны поводья, и табун устремился в темноту.

Ромул громко заорал от восторга. Теперь скифы не смогут броситься в погоню за ними.

— Здорово придумано! — крикнул ему Бренн.

Похвала обрадовала Ромула, но он знал, что еще много чего предстоит сделать. Это лишь начало — впрочем, удачное.

Чтобы пробиться сквозь лагерь противника, клину потребовалось не много времени. За собой они оставили полный разгром. Множество воинов, убитых во сне, так и остались лежать в пропитанных кровью одеялах. Другим предстояло много дней мучиться, чтобы в конце концов умереть от ран в живот, многие лишились рук и ног. Кого-то растоптали собственные лошади. Те же, кто остался невредимым, растерянно смотрели вслед римлянам, не имея возможности хоть что-нибудь предпринять.

Из легионеров никто не погиб и даже не был ранен.

В душе Ромула взыграла гордость. Какие еще солдаты способны совершить такой стремительный маневр, притом в темноте? Но обстановка не позволяла долго восторгаться собственными успехами. Нужно было до рассвета успеть отойти как можно дальше, а там уже встретить предназначенную им судьбу.

Дарий тоже не собирался задерживаться. Он позволил легионерам хлебнуть воды из фляжек, вытереть плащами окровавленные копья и проревел:

— Бегом!

Ромул и Бренн сорвались с места, за ними устремились их товарищи. На всякий случай, опасаясь врага, двигались все так же, клином. В свете ярких звезд дорога на запад отлично просматривалась. Полоса земли, по которой постоянно ходили легионеры, была плотно утоптана, очищена от камней и заметно выделялась на местности.

Они долго бежали, пока многим не начало казаться, что их легкие вот-вот разорвутся.

Небо за спинами воинов начало светлеть. Вскоре из-за горизонта показался краешек солнца, и можно было рассмотреть окрестности в подробностях. Выяснилось, что отряд пробегал мимо дорожного камня, удалившись от форта ровно на две мили.

Скифы, оставшись без лошадей, теперь уже никак не могли догнать их. Римские легионеры за пять часов преодолевали двадцать четыре мили с полным снаряжением.

Нынче же, без рогулек с тяжелым грузом, можно было рассчитывать добраться до спасительных стен главного форта менее чем за четыре часа.

— Стой! — крикнул багровый от усталости, обливающийся потом Дарий. К чести старшего центуриона, он умудрился ни на шаг не отстать от своих людей. — Опустить щиты! Отдыхаем!

Легионеры радостно заулыбались. Придорожный камень видели все, и все быстренько прикинули в уме расстояние и время. Они заслужили краткую передышку. Как только раздался приказ, щиты с грохотом упали на землю. Не нарушая строй клина, солдаты опустились на одно колено. Все тяжело, с хрипом дышали, гулко глотали воду из кожаных фляг, снимали шлемы и войлочные подшлемники, чтобы остудить слипшиеся от пота волосы. В тот момент никто не мог пожаловаться на холод.

Ромул, скорчив недовольную гримасу, окинул взглядом низкие склоны лощины.

— А ты, вижу, не рад? — чуть слышно осведомился Бренн.

— Нет. — (За невысокими холмистыми грядами, ограничивающими лощину с двух сторон, раскинулись просторные равнины.) — Там нас может поджидать кто угодно. Хоть целая армия.

Галл проследил за его взглядом. Ему тоже не раз приходилось патрулировать эти места, и он знал здесь каждую кочку.

— Скоро все выяснится, — с деланной беззаботностью сказал он. — Сейчас выйдем из этой канавы, и никакой противник от нас не укроется.

— Еще почти целая миля, — пробормотал Ромул и, обернувшись, отыскал глазами Дария.

Невзирая на усталость, парфянин прохаживался среди воинов, бросая направо и налево ободряющие реплики. Это служило отличительной чертой едва ли не каждого хорошего командира: не забыть похвалить своих подчиненных, если те хорошо проявили себя. После успешного прорыва кровь Дария все еще подогревал адреналин, и центурион, похоже, считал, что все трудности позади. Вчерашнее предупреждение Ромула он, видимо, выкинул из головы и теперь думал лишь о том, чтобы немного передохнуть, а потом ускоренным маршем добраться до дому.

Ромул в душе молился о том, чтобы его видение оказалось ложным. Но интуиция упорно не позволяла улечься тревоге, терзавшей его душу.

Пришло время продолжить путь. Теперь легионеры шли не атакующим клином, а обычным походным порядком — каждая центурия в пятнадцать рядов по шесть человек в каждом. Дарий занял свое место впереди, верный телохранитель рядом с ним.

Когда они тронулись с места, сердце Ромула отчаянно заколотилось. Сам того не желая, он непрестанно обводил взглядом окрестные холмы. Бренн тоже насторожился. Но они никому не сказали ни слова о своих опасениях.

После успешного прорыва все воспрянули духом, и вскоре Гордиан затянул свою излюбленную песенку о легионере в борделе.

Нервы Ромула не выдержали. Тем более он был уверен в том, что их поджидают враги, и предупреждать о своем приближении просто глупо.

— Может, помолчишь? — сказал он. — Мы уже сто раз слышали это.

— Заткнись, поганец! — немедленно встрял Новий. — Мы хотим послушать, что там говорится о твоей матери.

— И о твоих сестрах, — молниеносно откликнулся Бренн.

Соседи по строю громко расхохотались.

Новий вспылил, но его ответ потонул в громе голосов, подхвативших припев.

Ромул стиснул зубы от гнева. Его мать, смиренная домашняя рабыня, делала для него и Фабиолы все, что было в ее силах. А это означало прежде всего, что ей приходилось на протяжении многих лет почти еженощно терпеть насилие Гемелла. Но Вельвинна никогда не жаловалась. Увы, все ее усилия и терпение пропали втуне. Погрязнув в долгах, торговец продал близнецов, чтобы раздобыть хоть немного денег. Ромул с тех пор ничего не знал о своей матери, и неведение больно терзало его сердце.