– Может быть, ему заткнули рот? – вслух подумал Федор. – Он что-нибудь знал или видел…

– Ну, тогда твой убийца – просто псих. Косит всех свидетелей подряд! Двух актрис убил, потом инвалида, а теперь еще и реквизитора. Не многовато ли?

– Что ты у меня-то спрашиваешь? – удивился Федор.

– А у кого еще мне спрашивать? Это ты решил найти того, кто пришил Виктора. И меня к делу пристегнул. – Тарасов прошелся по полупустой комнате.

Сегодня он впервые появился в квартире, которую снимал Федор. И, совершенно очевидно, чувствовал себя здесь неуютно. То и дело посматривал на свои окна, темневшие напротив.

– Что, если убийц несколько? – Федор наморщил лоб. – Поэтому нам и кажется, что преступник расправляется со всеми подряд.

– Как это – несколько? – опешил Тарасов, останавливаясь напротив Федора. – Ты сейчас намутишь, мы вовек в этой каше не разберемся!

– Я просто пытаюсь разложить дело на составляющие. Может быть, стоит отделить одно убийство от другого? И рассмотреть факты независимо? Вдруг мы что-то упускаем?

– Да уж наверняка, – тотчас откликнулся режиссер.

– Получается, что мы подозреваем всех, – посетовал Федор.

Тарасов побарабанил пальцами по подоконнику:

– К счастью, не всех.

– А кого мы не подозреваем? – удивился Федор. – У каждого есть скелет в шкафу.

– Ну как же? Вот Сударев, слава богу, вышел из игры.

– Почему – слава богу? – непонимающе посмотрел на режиссера Федор.

– Потому что мне нравятся люди, которые не жалеют денег на искусство, – с вызовом ответил тот.

– Ты имеешь в виду люстру и кофемашины? – ехидно спросил Федор.

– Вспомни-ка нашу беседу с Зубовым, – проигнорировал его выпад Тарасов. – Это было, когда я в первый раз тебя в театр привел. Зубов рассказывал о новой люстре и все совал тебе в нос книжку Сударева с дарственной надписью.

– И что? – Федор наморщил лоб, пытаясь восстановить в памяти тот день.

– Зубов сказал, что Сударева в театр привел Валерьяныч, который познакомился с будущим меценатом накануне в «Бедном Йорике». И случилось это почти через неделю после премьеры, то бишь двадцать шестого апреля.

– Ты это точно помнишь? – засомневался Федор.

– У меня профессиональная память, – напомнил Тарасов, поведя бровью. – А Оксана Полоз погибла на следующий день после премьеры, двадцать первого апреля. То есть сначала убили Оксану, и лишь через неделю Сударев впервые попал в театр. А значит, он не мог быть убийцей. Потому что убийца Оксаны точно знал, что свидетельницы, оказавшиеся в тот момент в переулке, – актрисы.

– А что, если Сударев еще до знакомства с Валерьянычем чисто случайно побывал в вашем театре и видел какой-нибудь спектакль, в котором играли девушки? Или хотя бы одна из девушек?

– Слишком фантастическое предположение, – покачал головой Тарасов. – Случайно зашел, случайно запомнил лица, а в момент убийства сразу же опознал – без грима, в обычной одежде, а не в костюмах… Нет, чушь собачья. Твой первый вывод кажется мне верным – убийца имеет отношение к театру. Он сразу узнал девушек, как только они попали в поле его зрения. Узнал, выследил и убил.

– Похоже, что так, – вынужден был согласиться Федор. – Выходит, Сударев действительно выпадает из списка подозреваемых. Знаешь, даже жалко. Этот тренер личностного роста до того противный тип, что я бы не расстроился, засади мы его за решетку.

Тарасов вздохнул и посмотрел на часы.

– Ну что, добьем мемуары Валерьяныча?

Они уже прочитали каждый по тетради, потом обменялись ими и теперь заканчивали изучение, изредка прерываясь на чай, кофе и пространные рассуждения.

– Да уж, лучше покончить с ними сегодня. – Тарасов вздохнул и опустился на стул, положив свою тетрадь под лампу. – Теперь хотя бы понятно, почему старик сходил с ума из-за браслета. Прямо в дрожь бросает, когда читаешь про его Чувство.

– Ты же понимаешь, что нам придется отдать дневники Зимину? – Федор посмотрел на режиссера внимательно. – Если задержим хоть на день, забывчивостью не отговоримся. Он нам впаяет противодействие следствию.

– Хорошо-хорошо, тогда давай не будем отвлекаться.

В комнате повисла тишина, и только ночная бабочка шелестела крыльями, перелетая с одной занавески на другую. Федор завершил чтение первым и некоторое время сидел, глядя в пустоту и о чем-то напряженно размышляя. Наконец Тарасов тоже захлопнул свою тетрадь.

– У меня только один вопрос, – сказал он задумчиво.

– У меня тоже только один, – Федор поднял голову. – Где, черт побери, диадема?

* * *

– С браслетом все ясно, – горячо говорил Тарасов. – Дед считал, что в нем живет душа его драгоценной Клавдии. Он его прятал и лелеял. Но диадема, которую отвергла дива, похоже, тоже осталась у него!

– Дива не отвергла, а отдала ему на сохранение, – поправил Федор.

– Ну, и по всему выходит, Валерьяныч должен был хранить ее как зеницу ока.

– Может, он снимал ячейку в банке, – предположил Федор. – Или зарыл под яблоней на даче.

– Да не было у него никакой дачи! – воскликнул Тарасов. – И друзей не было, чтобы схоронить что-нибудь в их клумбе с георгинами. У него только квартирка и была. Конечно, может быть, он хранил диадему в чемоданчике под кроватью… Тогда ее Зимин наверняка нашел.

– И никому, разумеется, не сказал. С чего бы ему рассказывать всем подряд о такой находке? Ее уже, наверное, оформили как вещдок.

– А если нет? – засомневался режиссер. – Что, если диадему украли? А Валерьяныча убили из-за нее?

– Тогда из-за чего убили Оксану Полоз? – развел руками Федор. – Нет, пока что ничего не вытанцовывается.

– Считаешь, наше расследование зашло в тупик? – с надеждой спросил Тарасов, которому с каждым днем все меньше и меньше нравилось изображать из себя сыщика.

– Так всегда кажется на определенном этапе, – подбодрил его Федор. – Вроде бы ты знаешь уже очень много всего, но не в состоянии соединить факты друг с другом, найти причинно-следственные связи. А потом всплывает какая-нибудь мелочь и – бац! – приходит озарение.

– Надеюсь, озарение не за горами, – проворчал Тарасов и встал со своего стула. – А что это у тебя тут за коробки в углу?

– Это вещи Виктора, – вздохнул Федор. – Я попросил, чтобы его сестра привезла их сюда. Думал: вдруг я найду в них что-то важное?

– И не нашел, – утвердительным тоном произнес Тарасов.

– К сожалению.

Федор поднялся со своего места и отправился провожать гостя до двери.

– Так как мы действуем дальше? – спросил тот, останавливаясь на пороге. – Какие у нас планы?