– Что ты собирался написать в очередной записке? – спросил он. – После этой? – И помахал в воздухе реквизированным листком бумаги.

– Я еще не придумал, – тоскливо ответил тот. – Может быть, про то, что в гримерку во время премьеры заходил еще один человек, кроме девчонок, которых засек Валерьяныч.

– Какой человек? – быстро спросил Федор. – Ну, говори, говори. Нечего теперь темнить.

– Тройченко, – неохотно ответил Корабельников. – Игорь Акимович.

– Почетный директор? – удивился Федор. Он скорее ожидал услышать фамилию Актюбенко или Сударева, например. Или той же Забеленской…

– Вряд ли, конечно, дед свистнул браслет. Думаю, Гурьева сама его куда-нибудь заныкала, – с жаром заявил Корабельников.

– Ну, вот что, Митя, – Федор демонстративно нахмурился. – Прекрати писать свои записочки. Лучше помоги нам с Тарасовым разобраться в деле. Просто позвони мне, если заметишь что-нибудь подозрительное. Или вспомнишь о чем-нибудь, понятно? – Он достал из кармана визитку и протянул Корабельникову.

– Ладно, – ответил тот. – Я думал, вы меня к следователю потащите.

– Но ты ведь уже все ему рассказал?

– Рассказал, – понуро подтвердил парень. – Светку жалко. Хочу, чтобы этого гада, который ее убил, скорее поймали. И вообще… В театре страшно.

Федор ободряюще похлопал его по плечу и направился к выходу. На самом деле Митя Корабельников был первым человеком, который вслух признался, что в театре ему страшно.

Вновь очутившись в коридоре, Федор быстро сориентировался и направился к гримерному цеху. Спустившись по ступенькам и постучав, Федор вошел в знакомое помещение и сразу заметил, как взволнованы женщины, которые тем не менее продолжали заниматься своими делами. Его приход их явно обрадовал, они наперебой принялись здороваться и все как одна заулыбались. Наталья Верескова появилась из-за своей ширмы с полыхающими щеками и лихорадочным блеском в глазах. «Классическая сплетница, – пронеслось в голове Федора. – Пусть вокруг происходит что угодно, даже самое плохое, главное, чтобы было о чем посудачить. Это ее хлеб, ее мёд, ее страсть. Маленькая бурная жизнь в маленьком уютном театре».

Он и сам не смог бы объяснить, почему так жесток к ней даже в мыслях. Возможно, потому, что сначала она поманила его многообещающей внешностью, потрясающей манерой общения, а потом как-то сразу открылась до самого донышка и оказалась не такой, какой он ее себе вообразил. Однако сейчас она была ему нужна, и он порадовался, что девушка к нему все еще благосклонна.

– Слушайте, тут такое было! – Наталья остановилась на почтительном расстоянии от Федора. – Народ собрался возле кабинета Зубова, внутри тарарам стоял, не передать! Актюбенко с Зубовым орали друг на друга. Главный администратор хотел уже вызывать спасателей, чтобы дверь ломали, но тут приехал следователь, Зимин. Вежливо постучал, и ему открыли. Всем хотелось узнать, что происходило в кабинете, в коридоре собралась толпа. И Петр Валерьянович пришел. Злой такой, ужас! Марьяна Гурьева к нему сунулась, так он при всех ее бездарностью обозвал.

– Сочувствую Марьяне, – проворчал Федор, который страшно жалел сейчас, что с ним нет Тарасова. Видимо, разговор со стариком-реквизитором получится непростым. Если вообще получится. – Так что же произошло между главным режиссером и ведущим актером?

– Ой, не знаю. Но оба остались целы и невредимы! – выпалила Наталья. – И даже в кабинете, говорят, полный порядок. Хотя нам казалось, что туда влетела шаровая молния.

Федор достал телефон и набрал номер Тарасова. Но тот по-прежнему был недоступен.

– А что люди болтают по поводу этой ссоры? – спросил он и, понизив голос, добавил: – Наверняка тут замешана женщина.

В этот момент металлическая дверь, ведущая в коридор, резко распахнулась, и на пороге возник незнакомый Федору человек с перекошенным лицом.

– Девочки, в театре несчастье, – сказал он тонким голосом. – Петра Валерьяновича убили.

У Федора упало сердце. Наталья, а вслед за ней и все остальные женщины, потрясенно ахнула.

– Как убили?! – воскликнула маленькая гримерша. – Стойте, Василий Корнеевич. Я же его совсем недавно в коридоре видела!

– Его все недавно в коридоре видели, – ответил тот. – Тут ведь следователи, в театре! Представляете? Прямо при них… Что творится, что творится!

– А вы уверены? – спросил Федор, которого абстрактное слово «убили» совсем не устраивало. – Может быть, у него сердечный приступ?

– Я его нашел, – огрызнулся Василий Корнеевич, который, как позже выяснилось, оказался заведующим художественно-постановочной частью. – У него шея вывернута, как у куренка какого-нибудь. Так что это не сердечный приступ.

– Где вы его нашли? – тоненьким голоском спросила одна из гримерш, прижимавшая правую руку к груди.

– Во внутреннем дворике, прямо возле двери. Нам с вами, дорогие мои, снова допросы предстоят, поэтому предупредите родных, что домой вовремя сегодня не вернетесь. Из театра никого не выпустят. И, кстати, велели всем сидеть по своим местам, по театру не бегать, понятно? Вы у нас кто такой? – спросил он у Федора напоследок.

– Я у вас гость, антиквар, мне главный режиссер позволил изучить театральную коллекцию.

– Ну да, ну да, – пробормотал Василий Корнеевич. – Посидите тут, вспомните, где вы были в течение последнего получаса. Потом легче будет отвечать на вопросы.

Как только он ушел, все одновременно посмотрели на настенные часы, мерно отсчитывающие время. Часы показывали без десяти четыре.

– Я попробую что-нибудь разузнать, – решил Федор.

– Но ведь сказали же – нельзя! – возразила одна из женщин, теребя поясок на платье.

– Если меня вернут сюда, я безропотно подчинюсь. Но поскольку у меня нет определенного рабочего места, винить меня за то, что я брожу по коридорам, будет глупо.

– Но вы ведь нам все расскажете? – с надеждой спросила Наталья. – Потом, когда вернетесь?

– Если узнаю что-нибудь важное, расскажу, – пообещал Федор и выскользнул за дверь.

Коридор оказался пуст, и было так тихо, словно театр вымер. Вдруг где-то далеко неразборчиво забубнили голоса. Он пошел в том направлении и через некоторое время почувствовал, что рядом кто-то есть. Федор замер и, повертев головой, вздрогнул. В закутке возле большой афиши, вжавшись спиной в стену, стоял почетный директор театра Тройченко. Был он невероятно бледен, по его лицу катились крупные капли пота, а огромные фарфоровые зубы мелко стучали. Трость валялась на полу.

– Что с вами? – вполголоса спросил Федор, шагнув к нему. – Вам плохо?

Имя Тройченко он забыл напрочь.

– Петьку убили, – вместо ответа прохрипел тот и неожиданно стал валиться вперед. Федор подскочил и не дал старику окончательно потерять равновесие. – Петьку, с которым мы… С которым я…