Отправляясь сюда, я прежде всего хотела выяснить, как расположено жилище Крида по отношению к пресвитерианской церкви и озеру Томагавк. На некоторые вопросы ответы я получила, но возникли новые. Я не могла просто так уехать от якобы покинутого владельцем дома, в котором тем не менее топился очаг. Мне не давали покоя слова Мота, и я, конечно же, не забыла о найденных на месте убийства леденцах. Они-то и были главной причиной, по которой меня интересовал уборщик по имени Крид.

На мой настойчивый стук в дверь никто не вышел, хотя мне показалось, что кто-то там, внутри, двигается, и я чувствовала, что за мной наблюдают. Оклики тоже остались без ответа. Слева от меня было грязное, пыльное окно без сетки, сквозь которое в свете небольшой лампы, стоявшей на столе, виднелись только полоска темного дощатого пола и кусочек деревянного стула.

Конечно, зажженная лампа еще не означала, что дома кто-то есть, однако изнутри отчетливо тянуло дымом, а на веранде возвышалась груда свеже-наколотой щепы для растопки. Я постучала снова, и деревянная дверь слегка подалась под моей рукой — похоже, попасть внутрь не составило бы труда.

— Эй! — позвала я. — Есть здесь кто?

В ответ послышался только шум ветвей на ветру. В тени дома с проржавевшей крышей и погнутой телевизионной антенной, состоявшего, по-видимому, всего из одной или двух комнат, было довольно прохладно. Сквозь свежесть осеннего воздуха пробивался слабый запах гнили, плесени и разложения. Под деревьями с другой стороны хибары лежал накопившийся за много лет мусор, по счастью, частично скрытый палой листвой. В основном на глаза попадались рваные бумажные пакеты, пластиковые бутылки из-под молока и стеклянные, с выцветшими этикетками, — из-под колы.

Судя по всему, владелец жилища в последнее время отступил от своей «милой» привычки выбрасывать отходы прямо с заднего крыльца — мусор не выглядел свежим. За этим наблюдением я на секунду отвлеклась и вдруг почувствовала, что позади меня кто-то есть. Ощущение чьего-то взгляда на затылке было таким острым, что у меня мурашки пробежали по телу. Я медленно обернулась.

На дороге, позади моей машины, откуда-то из сгущающихся сумерек появилась девочка. Она замерла на месте с настороженностью дикой лани, пристально следя за мной. По сторонам тонкого бледного личика свисали тусклые каштановые волосы, глаза слегка косили. Ее напряженная неподвижность и длинные тонкие ноги подсказали мне, что стоит спугнуть ее неосторожным словом или движением, как она тут же сорвется с места и только я ее и видела. Девчушка все продолжала смотреть на меня, а я смотрела на нее, как бы признавая необходимость такого взаимного разглядывания. Прошла, казалось, вечность, прежде чем она слегка изменила позу и перестала казаться живым изваянием. Я решилась заговорить.

— Ты мне не поможешь? — произнесла я мягко, но без заискивания.

Она сунула руки без перчаток в карманы темной шерстяной куртки, на несколько размеров меньшей чем нужно. Кроме куртки, на ней были мятые штаны цвета хаки, подвернутые на щиколотках, и порыжевшие от времени кожаные ботинки. На вид она казалась лет тринадцати-четырнадцати, но я могла и ошибиться.

— Я из города, — продолжила я, — и мне очень важно найти Крида Линдси. Он живет здесь — во всяком случае, мне так сказали. Не подскажешь, где его искать?

— Для чё он те? — спросила она пронзительным голоском, напомнившим мне звучание банджо. Я поняла, что разговор предстоит непростой.

— Мне нужна его помощь, — медленно и раздельно произнесла я.

Она переместилась на несколько шагов ближе, не сводя с меня глаз, прозрачных и заметно косящих, как у сиамской кошки.

— Я знаю — он думает, что его хотят поймать, — продолжала я абсолютно ровным тоном. — Но я не из тех людей, которые за ним охотятся. Я ни за кем не охочусь и не сделаю ему ничего плохого.

— Как тя звать?

— Меня зовут доктор Кей Скарпетта, — ответила я.

Она так уставилась на меня, будто я только что открыла ей какую-то страшную тайну. Мне пришло в голову, что она, если и слышала когда-нибудь слово «доктор», вероятно, никогда не встречала доктора женского пола.

— Я доктор медицины, врач — ты знаешь, что такое «врач»? — спросила я.

Она перевела взгляд на мою машину, как будто та противоречила моим словам.

— Есть такие врачи, которые помогают полиции, когда с кем-нибудь случится беда. Вот я как раз такой врач, — объяснила я. — Я приехала сюда помогать полиции. Поэтому у меня такая машина. Мне ее дали полицейские, потому что я нездешняя. Я живу в Ричмонде, в Виргинии.

Она снова поглядела на машину, и я в отчаянии умолкла. Наверняка я сказала что-то лишнее и все испортила. Теперь мне ни за что не разыскать Крида Линдси. Только полная идиотка могла надеяться найти общий язык с человеком, о котором ничего не знает и которого не в состоянии понять.

Я уже почти решила, что надо садиться за руль и уезжать, как девочка вдруг подошла ко мне, взяла за руку, потянула к машине и показала на мою черную медицинскую сумку, лежавшую на пассажирском сиденье.

— Это моя медицинская сумка, — сказала я. — Достать?

— Ага, бери с собой, — подтвердила она.

Я открыла дверь и взяла сумку, решив, что девочке просто любопытно. Она, однако, потащила меня дальше по немощеной улице, целенаправленно шагая к вершине холма. Ладонь, крепко сжимавшая мою руку, была сухой и шершавой, как листья кукурузного початка.

— Как тебя зовут? — спросила я, карабкаясь в гору и едва поспевая за ней.

— Дебора.

Я заметила, что у нее плохие зубы. Она была очень худой и выглядела слишком взрослой для своего возраста — несомненно, следствие хронического недоедания и неправильного питания. Я часто встречала такое там, где пища не считалась чем-то само собой разумеющимся. Наверняка в семье Деборы, как и во многих других, с которыми я сталкивалась в неблагополучных, трущобных районах, употребляли в основном высококалорийные, но непитательные продукты, которые можно приобрести на продовольственные талоны.

— Дебора, а дальше как? — спросила я. Мы подошли к крохотному домику, сколоченному из горбылей и обрезков с лесопилки и обитому толем, которому кое-где попытались придать вид кирпичной кладки.

— Дебора Уошберн.

Я поднялась вслед за ней по шатким ступеням на обветшалую веранду, где лежали дрова и стояло кресло-качалка, бывшее когда-то бирюзовым. Она открыла дверь, которую так давно не красили, что первоначальный цвет не поддавался определению, и потянула меня внутрь. Войдя, я сразу поняла, зачем она притащила меня сюда.

С лежавшего на полу голого матраса на меня уставились две не по возрасту серьезные мордашки. Сидевший на том же матрасе мужчина пытался зашить рану на большом пальце правой руки обычной иголкой и ниткой и уже сделал пару стежков. Из пальца на специально подстеленное на колени тряпье капала кровь. Рядом с матрасом стоял стеклянный кувшин, наполненный до половины какой-то прозрачной жидкостью — вряд ли водой. Какой-то миг мы с незнакомцем глядели друг на друга при свете торчавшей под потолком лампочки.