– А ты о чем? – предусмотрительно уточнила я и зыркнула на рыцаря, чтобы он перестал говорить вещи, которые, как оказалось, вовсе не так очевидны. – Почему ты дура?

– Ты еще спрашиваешь? Я вообще удивляюсь, как ты не ходишь тут с плакатом: «Я же предупреждала»! – возмутилась Лизавета, вгрызаясь в сухарь. Я заволновалась за ее зубки. У Лизаветы всегда были такие красивые жемчужные зубки, аккуратные, белые – она заботилась о них, отбеливала, снимала зубной камень, вовремя проходила диспансеризацию. В общем, когда дело касалось ее зубов, она была примером для подражания, которому я, к стыду своему, совершенно не следовала. Позор мне. Хорошо еще, что у меня от природы крепкие зубы, потому что, чтобы загнать меня к стоматологу, обычно необходим флюс. А тут Лиза сидела и разрушала свои с такими заботами сохраненные зубы, да еще в период беременности, когда зубы сами собой способны «улететь», как птицы на юг.

– Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась я со всем возможным тактом, ибо задевать чувства беременной женщины – это как лезть без резиновых перчаток в трансформаторную будку. Однако, как сапер, я не угадала. Сейчас ее задевало все независимо от того, с каким тактом оно было произнесено.

– Я чувствую себя полной дурой! – крикнула она. – Я ем уже третью пачку сухарей, между прочим, так что я чувствую себя жирной дурой.

– Ты не жирная. Скажи, Игорь, разве она жирная?

– Лиза, у вас прекрасная женственная фигура, – ответил мой благородный идальго, а у меня в голове зазвенел сигнал, какой включают, когда в «Своей игре» неправильно угадаешь слово. Неверный ответ.

– Ну вот! – воскликнула Лизавета, отталкивая от себя миску с сухарями. – О чем я и говорю.

– О чем ты говоришь? Ну о чем? У тебя полный рот сухарей, мы можем и не понять, – разворчалась я.

– Женственная фигура – так говорят, когда стесняются сказать, что человек жирный.

– Вовсе нет! – запротестовал Игорь, но делать это было совершенно бессмысленно и даже опасно.

– С чего вы, Игорь, взяли, что мне нужно врать в лицо? Вы тоже думаете, я не способна справиться с горькой правдой? – Лизавета с угрожающей скоростью поднялась с дивана, явно собираясь пойти на нас в атаку. – Давайте называть вещи своими именами. Файка ведь так любит называть все своими именами. А, Файка, любишь?

– Люблю, – угрюмо подтвердила я.

– Давай говорить о том, что свадьбу надо отменять. Что этот ребенок, которого я чуть не потеряла, он не очень-то нам всем и нужен.

– Нет-нет, – принялись орать все хором. Даже мама, подслушивавшая разговор из холла, пришла, чтобы категорически возражать. – Ты с ума сошла? Да гори он огнем, твой Сережа, нам и без него будет хорошо. Ничего такого, поднимем. Вырастим. Все дадим. Самое лучшее. Подумаешь, без отца. Никому они, отцы, и не сдались. Невелика потеря.

– Пусть он скажет! – потребовала Лиза, ткнув перстом в Игоря ибн Вячеславовича. Все замолчали и расступились, и в центр светового круга, как на сцене, попал мой бедный, ни в чем не повинный благородный идальго. Он оглянулся в надежде, что кто-то бросит ему спасательный круг, но я только помотала головой, а Вовка, улыбаясь и картавя по-детски, сказал:

– Да, пусть он сказет!

– Владимир Сергеевич, а вы что тут, собственно, делаете? – обратился к нему Игорь, и Вовка аж вытянулся в струну от такого «нечеловеческого» обращения. – Мне кажется, вам пора поужинать и спать, не считаете?

– Считаю, – с достоинством согласился Владимир Сергеевич.

– Маргарита Венедиктовна, – теперь Малдер обратился к моей маме. Я не могла не отметить, с каким изяществом он избавлялся от ненужных свидетелей. – Вы не могли бы взять на себя заботу об этом мужчине в шортиках? Я не думаю, что для сына хорошо видеть мать в таком состоянии.

– В каком я, к черту, состоянии! – выкрикнула Лиза, но Игорь посмотрел ей в глаза и твердо сказал:

– А с вами я еще поговорю!

– Вовочка, пойдем со мной, – залепетала мама, покорная, ошеломленная, восхищенная и напуганная в один момент. В нашем доме завелся мужчина. С тех пор как папы не стало, из мужчин у нас был только Вовка, но он не решал вопросов, не указывал маме, что делать, не смотрел ни на кого сурово, как третейский судья. Мама уходила, оглядываясь, словно все еще решая, то ли ей раскрыть перед Игорем объятия, то ли полицию вызвать. В итоге не сделала ни того, ни другого. Просто увела Вовку на кухню, оставив нас одних.

– Игорь, я не знаю, что на меня нашло, – пробормотала Лиза, когда мой благородный идальго аккуратно закрыл за Вовой и мамочкой дверь. Я стояла и следила за происходящим с огромным интересом, корни которого уходили в такие сферы, о существовании которых я и не подозревала. Так вот каким мужем может стать мой рыцарь, каким отцом. Строгим? Властным? Справедливым? Или тираном? Посмотрим-посмотрим.

– На вас просто нашло, – сказал Игорь, протягивая руку моей сестре Лизе. – Пожалуйста, сядьте. Вам не нужно сейчас волноваться.

– Но я не могу не волноваться, – возмутилась Лиза.

– Давайте вы ляжете и расскажете нам, что вас волнует? Давайте начнем с самого начала?

– В начале было слово, – автоматически зачесалось у меня в мозгу, но я оборвала поток мыслей. Я подумала было выйти и оставить их одних, но любопытство одержало верх, я заткнулась и застыла на месте. Лиза осела на диван, Игорь все еще держал ее за руку, но потом отпустил – как только Лиза оказалась на диване. Я знала, его рука была теплой и сильной, и от одного ее прикосновения возникало ощущение, что ты уже не одна. Лиза залезла на диван с ногами, обняла свои колени, словно пытаясь защитить себя и своего еще не родившегося ребенка, не понимая, не желая до конца признавать, что основной угрозой для него является она сама.

– Я не хочу всего этого, – тихо сказала Лиза. – Я хочу нормальной жизни, хотя бы для своих детей. Я не понимаю, как могла до всего этого докатиться. Он ведь никогда не был другим, всегда был перекати-полем, никогда ни о ком не думал, только умел красиво говорить.

– Красивые слова – это очень сильное оружие, – прокомментировал Игорь, и я подумала, что ведь и он владеет этим оружием в совершенстве.

– И я знала, что не надо ему верить. Я знаю, что нужно рассчитывать только на себя. Вот вы были у нас дома, помните? Я выбивалась из сил, чтобы помочь ему произвести на всех хорошее впечатление. Убиралась, чтобы все было идеально. Чтобы пустить всем пыль в глаза, понимаете? Но ведь это я вся в пыли, я – и никто другой.

– Вы так это чувствуете, что вы в пыли? – удивился Игорь, а я подумала, испытав некоторое неудобство, что все же нехорошо стоять вот так, слушать, как один психолог работает с другим психологом. Ощущение, что я подслушиваю (и подсматриваю) за чужим сеансом, нарастало.

– Не в этом дело. Ну… в общем, да. Вот Файка все понимает. Она людей видит насквозь.

– Это не так! – не удержалась я. – Я в людях не разбираюсь, они для меня – темный лес.