Он уточнил свое положение.

Самолет находился именно там, где и должен был находиться.

Внизу — Карони, и уже показалось великолепное озеро Канайма с Жабьим водопадом, взбивающим облака пены до самого неба.

Ни градусом левее, ни градусом правее. В нужном месте, в нужное время, вот и солнце уже выплывает из-за плоской вершины Оленьего холма, и громада Ауянтепуя замаячила вдали, на юго-востоке.

Он вгляделся.

И не заметил ни одного облака.

Разве что легкую утреннюю дымку, которая рассеется, когда солнце поднимется над холмом, и ни следа плотных серых облаков, которые столько раз вынуждали разворачиваться и несолоно хлебавши лететь обратно.

— Сегодня или никогда! — в который раз повторял он. — Сегодня или никогда!

Несколько секунд он любовался чарующей красотой Канаймы, затем взял чуть восточнее и полетел вдоль Каррао, которая должна была вывести его прямо к каменной громаде.

Эйнджел ощутил нервное возбуждение, хотя всегда гордился тем, что никогда не терял самообладания, даже когда самолет входил в штопор или требовалось совершить посадку в невероятных условиях.

Он ерзал в кресле как на иголках: это был не страх и не тревога, а что-то вроде предчувствия, которое заставляло его выжимать из аппарата предельную скорость.

Только эта скорость достигала от силы — в лучшем случае — ста пятидесяти километров в час, и поэтому он молил, чтобы в ближайшие полчаса на горизонте не появилось ни одного облака.

— Оставайся вот так, как сейчас! — приговаривал он. — Пожалуйста! Еще немного, совсем немного, чтобы я мог взглянуть тебе в лицо.

Он развернул нос самолета строго на северо-запад, поднялся выше и через какое-то время, показавшееся ему вечностью, начал облет плато. Оно предстало перед ним во всей красе: плоская поверхность, почти без неровностей, цветом от коричневого до черного, усеянная островками невысокой густой растительности.

Он пролетел над нею с севера на юг, пытаясь отыскать хотя бы одну знакомую деталь, но увы: в такой ясный день он не мог понять, была ли это та самая равнина или нет, ведь видел он ее всего раз, да и то полускрытой облаками.

Он покинул пределы горы, удалился километров на пять, развернулся — и вот тут-то ясно разглядел узкий каньон, о котором ему говорил отец Ороско.

Каньон Дьявола!

Значит, перед ним был не гигантский тепуй, а скорее два, хотя едва отделенные друг от друга узким ущельем в форме буквы «S», которое шло почти от подножия до вершины.

Он взял курс на ущелье и, приближаясь к нему, прикинул ширину прохода. Она колебалась от шестисот метров до километра, что давало ему великолепную возможность попробовать пролететь насквозь без особого риска.

Утро по-прежнему было спокойным, видимость — неограниченной, ветра почти не было, поэтому он, не раздумывая ни минуты, уверенно устремился в каньон с абсолютно отвесными стенами, отделявший величавый Ауянтепуй от его младшего брата, Парантепуя.

Он задохнулся от бесконечного восторга, ясно ощутив свою настоящую скорость: края скал стремительно надвигались — и тут же оказывались у него за спиной, — и закричал от восторга, как закричал бы на вершине карусели в парке аттракционов, а потом начал медленно забирать влево, чтобы удалиться от Парантепуя и вновь оказаться над широкой равниной Великой Саванны.

И вот тут он ее увидел.

Святые небеса!

Он ее увидел!

Мать всех рек!

Он был так изумлен, так ошарашен и чуть ли не испуган, что не знал, как реагировать.

— Боже! — только и выдохнул он. — Боже!

И вероятно, сам Создатель спустился в это утро на Землю, желая впервые продемонстрировать людям, как хорошо Он умеет все устраивать.

В последнее мгновение, когда первые капли воды забрызгали ветровое стекло и казалось неизбежным, что самолет разобьется о гладкую каменную стену, Джимми Эйнджел все-таки среагировал, вильнул вправо, чтобы направить самолет в пике, рискуя при этом упасть на деревья, растущие на дне ущелья.

Он вновь вышел на равнину, в Великую Саванну, взял курс на север и обернулся посмотреть, но уже ничего не увидел.

Джимми глубоко вздохнул, тряхнул головой, словно пытаясь отогнать дурную мысль, набрал высоту и несколько минут летел по прямой, чтобы собраться с мыслями и попытаться осознать, что же такое сейчас произошло.

Только что, на каком-то углу этого узкого ущелья, он почти налетел на гигантский конский хвост, свободно низвергающийся с вершины тепуя, — самый высокий водопад, который кто-либо мог себе представить.

Это же Мать всех рек!

Река, которая, согласно легенде, брала начало на небе, вечно затянутом плотными облаками.

Невероятно!

Нет! Это невозможно!

Наверняка ему привиделось, это был сон или наваждение. Слыханное ли дело — человек в разгар ХХ века вдруг узнает, что в этом отдаленном уголке планеты существует водопад столь невероятных размеров!

Он повернул назад, начал очень медленно набирать высоту и при этом направился в теснину, чтобы пролететь непосредственно над водопадом.

Сердце билось так сильно, что казалось, оно стучит о стенки кабины.

Руки дрожали.

Пот градом катился по всему телу.

Его пугала мысль о том, что он стал жертвой оптической иллюзии.

Правда была слишком красивой, чтобы оказаться правдой.

Он взял немного правее, для лучшего обзора, снизил скорость, следя за тем, чтобы она не упала ниже восьмидесяти километров в час — иначе конец! — и пролетел так медленно, как только возможно, над узким ущельем.

И вот он появился опять!

Это правда!

Плато не было обширным, однако в сезон дождей получало столько воды и имело такую форму — наподобие огромной и очень плоской тарелки, — что в итоге собирало всю эту воду в полноводную реку, которая искала выход в северо-восточной стороне и в конце концов низвергалась на равнину.

На середине пути мощный поток раскрывался великолепным веером, и это было самое грандиозное зрелище, какое можно увидеть на земле.

Джимми Эйнджелу, Королю Неба, потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя и осознать, что он только что раскрыл самый сокровенный секрет Природы.

Он только что обнаружил самый высокий в мире замечательный водопад, который отныне и вовеки веков будет носить его имя.

В этот день, двадцать пятого марта тысяча девятьсот тридцать пятого года, Джимми Эйнджел вписал свое имя в историю.

— Тысяча метров?

— Тысяча метров.

— А откуда вам известно, что в нем ровно тысяча метров по вертикали?