— Чудом, сын мой. Я как раз направляюсь в Пуэрто-Ордас, может, удастся раздобыть семян да пяток свиней.

— Весьма скромные запросы.

— Думаю, да, но мое начальство начинает полагать, что все мои усилия никогда не принесут желаемого результата. Пемоны сопротивляются обращению в веру, а вайка и гуаарибы и вовсе не показывают носа.

— Это меня не удивляет. Если даже гора прячется от взоров, что уж говорить о туземцах. — Джимми Эйнджел обвел рукой вокруг. — Как объяснить существование такого места — красивого и скрытного одновременно?

— Красота всегда скрытна, сын мой. В противном случае она не была бы такой привлекательной. Это как вера: она привлекает, потому что ты никогда не можешь быть в ней уверен. Когда ты думаешь, что схватил ее за загривок, она ускользает у тебя между пальцев.

— Только не говорите, что вы утратили веру! Тогда что вы здесь делаете?

— Ищу каждое утро, теряю в полдень, вновь обретаю вечером и чувствую, как она опять удаляется в полночь. — Гипускоанец усмехнулся. — Но поскольку я знаю, что она ходит вокруг да около, продолжаю бороться.

— Хорошо!.. На сей раз вам повезло. Залезайте! Я отвезу вас в Пуэрто-Ордас. Вы перехватили меня по дороге в Сьюдад-Боливар.

— В действительности его преосвященство находится как раз в Сьюдад-Боливаре, — заметил доминиканец. — Но не думаю, что мне следует залезать в этот летательный аппарат. Раз Господь наделил меня ногами, чтобы я мог ходить по земле, наверняка Ему было угодно, чтобы я проделал путь пешком.

— И как же это вы добрались сюда из Испании? Шагали по воде?

— Тонкое замечание, сын мой. В высшей степени остроумное. Я приплыл на корабле, но корабли не внушают мне страха, а эта летающая кастрюля — внушает. Однажды я набрел посреди саванны на останки такого же аппарата, очень похожего.

— Красный, с огромными колесами? — Доминиканец кивнул, и пилот добавил: — Это мой. «Цыганский клещ». Хороший был аппарат.

— Наверное, хороший, потому что сейчас его облюбовал громадный ягуар. Но если эти хорошие, какими должны быть плохие? Уж лучше я и дальше пешочком.

— Да ладно вам, отец мой! — рассмеялся собеседник. — Уж не хотите ли вы заставить меня поверить, что человек, которому приходится сталкиваться с ягуарами, анакондами и индейцами-людоедами, боится самолета?

— Хотите — верьте, хотите — нет, это правда.

— А как вы собираетесь подняться на небо? По лестнице?

— Не следует быть непочтительным, сын мой! — Добряк глубоко вздохнул, с крайним подозрением окинул взглядом желтый «Тайге Моз» и в заключение пожал плечами. — По правде говоря, жара просто невыносимая, а путь неблизкий: три дня быстрым шагом. Ладно! Полетели, а там — как Господь решит!

В первые минуты он сидел с закрытыми глазами и сжатыми кулаками, но когда решился посмотреть, был поражен величием открывшейся перед ним картины.

— Ух ты! — с восторгом воскликнул он. — Как же это здорово — сидеть здесь и глазеть по сторонам. Смотрите, смотрите!.. Олений холм и река Каррао.

— А там, впереди, Карони и Канайма…

— А вон — Парантепуй.

— Нет! Это Ауянтепуй.

— Извини, сын мой… — вежливо, но уверенно возразил ему доминиканец. — Тот, что слева, это Парантепуй. Просто отсюда кажется, что он один.

— Он и есть один.

— Их два, — настаивал собеседник. — Их разделяет Каньон Дьявола, который отсюда не виден.

— Вы уверены?

— Конечно! А в чем дело?

— Просто я не стал его облетать, потому что мне всегда казалось, что он великоват для горы МакКрэкена. Но раз вы уверяете, что их два, это меняет дело.

— Ну, так их два. Это абсолютно точно.

Едва приземлившись, Джимми поспешил к Мэри, чтобы поделиться с ней новостью, и при этом выглядел таким возбужденным, как мальчишка, который только что узнал, откуда берутся дети.

— Ты понимаешь? — то и дело повторял он. — Ты понимаешь? Это два тепуя, и они находятся почти в той точке, которую указал мне МакКрэкен. В трехстах километрах южнее Ориноко и в пятидесяти западнее Карони.

— И как же ты до сих пор этого не понял?

— Потому что они почти все время покрыты облаками, и, хотя я несколько раз пролетал над ними, я ни разу не видел каньона, о котором говорит отец Ороско. Наверное, он очень узкий, но если и правда существует, любая из двух частей может оказаться горой, на которую мы сели. Когда я увижу их вблизи, я пойму — по размеру, — какая их них мне нужна.

— Не горячись! — умоляла его жена. — Пожалуйста! Единственное, о чем я тебя прошу, хорошенько все осмотри, прежде чем решишь сесть на его вершину.

— Даю слово! Не сяду, пока не буду уверен. Если мне повезет и выдастся ясный день, я даже смогу узнать камень, на котором мы сидели, любуясь окрестностями. Если я один раз там приземлился, значит, сумею сделать это вновь.

— Этот самолет больше, — заметила Мэри. — И тяжелее. Я уверена, что тебе удастся сесть, но совсем не уверена, что потом тебе удастся взлететь.

— У этого мотор мощнее. И планирует он лучше.

— Все равно я боюсь. Честно говоря, я с каждым днем боюсь все больше, — призналась Мэри Эйнджел. — Я летала с тобой над Скалистыми горами, над льдами Канады и даже над большей частью Анд, однако ни одно из этих мест, хотя они намного более бесплодные и дикие, не вызывало у меня такого страха, как этот злополучный Гвианский щит. Почему?

— Я пришел к выводу, что это объясняется очень простым атмосферным явлением: в сезон дождей, с полудня, когда земля начинает нагреваться, вода испаряется, конденсируясь где-то на высоте чуть больше тысячи метров. Поэтому все кажется окутанным чем-то вроде завесы тайны, и это пугает, потому что это все равно что летать вслепую.

— А в сухой сезон?

— А тут сама жара вызывает дрожание воздуха, и в результате происходит то же, что в пустыне: никогда нельзя сказать наверняка, видишь ли ты что-то наяву или это мираж.

— Так у нас вся жизнь и пройдет, потому что здесь существует лишь два сезона — дождливый или засушливый.

— Я много об этом думал, — согласился ее муж. — И решил, что, если мы и дальше ничего не добьемся, придется организовать промежуточный лагерь. Устроим взлетную площадку ближе к району поисков, утрамбуем, чтобы ее не развезло во время дождей. Тогда можно будет вылетать на рассвете, летать пару часов утром и возвращаться, до того как зной станет нестерпимым.

— Но ведь устройство лагеря и доставка рабочих, которые сделают площадку и утрамбуют, потребует затрат.

— Знаю.

— И откуда ты собираешься взять деньги?

— Не знаю.

— Хорошенькое дело! Ты предложи мне такое решение, которое нам по силам, а не утопию.